Записки морского офицера, в продолжение кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина от 1805 по 1810 год
Шрифт:
КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ,
заключающей происшествия от 10 февраля 1807 по 1 января 1808 года
Уведомление к первому изданию
При издании четвертой части долгом почитаю предварить почтеннейшую публику, что щедроты государя императора, награды государынь императриц и великого князя; пособия Государственного адмиралтейского департамента и Российской академии, при таковом значительном числе преномерантов, какового сначала не мог я ожидать, дают мне возможность не надбавлять цены на мои записки и по совершенном издании оных.
Принося чувствительнейшую благодарность за столь лестное внимание публики к трудам моим, обязанностью также поставляю повторить мою признательность особам, удостоившим меня своей доверенности сообщением частных происшествий, до предмета моего касающихся.
Благосклонным принятием первого моего сочинения поощренный, с надеждой на таковое же предприемлю я сделать извлечение из журнала, доставленного мне одним из товарищей моих с тем, чтобы я воспользовался оным при печатании моих записок. Но как журнал его заключает в себе события 1804 года, высадку наших и английских войск под предводительством генерал-аншефа де Ласси в Неаполе, описание великолепной сей столицы
В. Б.
Часть четвертая
Происшествия от объявления войны Англии до возвращения в Россию
Как слухи о войне России с Англией подтверждались более и более и, как известно стало, что принц-регент, по невозможности защищаться против превосходного числа французских войск, вступивших в Португалию, решился переехать в Бразилию; то, по сим политическим обстоятельствам, также и по невозможности прежде весны возвратиться нам в свои балтийские порты, исправя важные повреждения кораблей, для коих принц-регент все нужные материалы приказал отпустить, главнокомандующий положил зимовать в Лиссабоне. Вследствие сего капитан фрегата «Венуса» получил повеление отправиться обратно в Средиземное море, сыскать там эскадру капитан-командора Баратынского и дать ему знать, куда идти для соединения с флотом, также отвезть депеши в Палермо к министру Д. П. Татищеву и повеления в Корфу. Капитану фрегата «Спешного», который с одним транспортом отправлен был из России для доставления на флот денег и запасов, и остановился в Портсмуте в ожидании прибытия туда флота, послано также повеление, чтобы он немедленно шел в Лиссабон. По болезни капитана Е. Ф. Развозова фрегат наш поручен капитану К. И. Андреянову. 9 ноября, при тихом ветре, снялись мы с якоря; течением навалило нас на корабль «Ретвизан», однако ж разошлись с ним без всякого вредя. Никогда с такой неохотой не оставляли мы флота, как теперь; какое-то тайное предчувствие приводило каждого в скуку, и мы думали, что надолго разлучаемся с товарищами. Вышед в море большим фарватером, увидели в Каскайе английскую из 7 кораблей эскадру, стоящую на якоре, которую давно ожидали для способствования переезда королевской фамилии в Америку. Шлюп, принадлежащий сей эскадре, подошед к нам, спрашивал именем своего контр-адмирала Сиднея Смита, куда идем и здоров ли наш вице-адмирал? Получив ответ, англичане пожелали нам доброго пути, а мы, поставив все паруса, при северном умеренном ветре скоро потеряли из вида все береговые предметы. Лиссабон, величественная река Таго со множеством кораблей, остались только в воображении, и мы, не видя ничего, кроме неба и воды, и вдали играющей зарницы, как осиротевшие, одни, без всякого товарищества, плыли к югу в необозримое пространство океана. Ночью зарница увеличилась до того, что вся небесная твердь покрылась багряным цветом и пламенела, подобно раскаленному металлу, и представляла зрелище великолепное и тихое; но вдруг нашел шквал от северо-запада, зарница угасла, темнота сделалась непроницаемая, скоро с крепким ветром началась гроза, удары грома были столь сильны, что, казалось, самый небесный свод колеблется. Сильный шум, по мере приближения увеличивавшийся, в осторожность принудил нас убрать верхние паруса; но мы обманулись, вместо ожидаемого с той стороны ветра был дождь столь обильный и благотворный, что чрез полчаса гроза умолкла: ветер уменьшился, небо очистилось, заблистали звезды и сребристая луна показалась во всем блеске.
10 ноября, при ясной погоде и умеренном ветер, обошед мыс Сант-Винцент, встретились мы с шлюпом «Шпицбергеном». Командир оного капитан-лейтенант Качалов был очень доволен, что ему идти в Лиссабон, а не далее; ибо он не знал, где флот находится. Шлюп сей, не успев обойти при крутом бейвинде остров Маритимо, поворотом на другой галс утратил время не более часа и отстал от флота на 45 дней, в продолжение которых в плавании Средиземным морем имел всегда противные ветры, а мы, напротив, шли всегда попутным. Вот пример, сколь драгоценны минуты для мореходцев. Шлюп для налития водой заходил в Гибралтар, где от английских купцов получил несколько провианта, несмотря на то, что слух о войне почти был достоверный, они не усомнились отпустить припасов под расписку капитана на значащую для них сумму.
11 ноября, чем ближе подходили мы к Гибралтарскому проливу, ветер свежел, небо покрылось мрачностью. Гибралтарская скала показывается от стороны океана островом [93] ; другая, находящаяся на Варварийском берегу, называемая Обезьянная гора, также издали кажется островом; почему в пасмурную погоду крайне остерегаться должно, дабы, приняв одну за другую, идучи из Средиземного моря, не найти на низкой перешеек Малбайя, соединяющий Гибралтар с матерым берегом, или не подвергнуться опасности в Тетуанском заливе, где Обезьянная гора возвышается в виде сахарной головы. Гибралтарский рейд очень неудобен, только у Новой Молы корабли могут становиться на якорь на 10 саженях глубины, грунт песчанистый и с раковинами перебивает канат. При западном ветре от большого волнения опасно оставаться на рейде, а при восточных бывают столь сильные порывы, что корабли срывает с якорей. В Новой Моле поместиться могут только пять кораблей, в старой же до десяти малых судов, что при недостатке воды и съестных припасов делает Гибралтарский порт неудобным и опасным.
93
Смотри вид Гибралтара.
Нам должно было из Гибралтара послать рапорт к адмиралу. Едва вступили мы в Средиземное море, воздух и небо – все переменилось, в океане погода постоянно была пасмурная и суровая, теперь же настала самая приятная; умеренные попутные ветры не заставили нас скучать медленным плаванием, небо было ясно, воздух тепел, а в полдень даже жарок. Вчера, будучи в той же широте, в океане было холодно, а сего дня как бы нечаянно перешли в другой климат. Плавание наше Средиземным морем до Сардинии было благополучно, перемена предметов до мыса Гато занимала меня беспрестанно. Один раз ночью
У Сардинии встретил нас противный ветер, пять дней лавировали мы в виду оной и едва на сто верст подвинулись вперед, однако ж не без пользы провели сие скучное время, по точным наблюдениям нашли, что наша и английская карта неверны, по нашей Сардиния отнесена к северу на 2, а по английской на 4 1/4 немецк. миль; островок Торо на первой отнесен на NO 50 градусов на 9 немец.; миль, а на последней на NO 38 градусов на 6 немец. миль. 20 ноября при беспокойной зыби, оставшейся от крепкого ветра, усмотрено, что голова руля сгнила и сверху раскололась. После штиля, продолжавшегося по 21-е число, подул свежий попутный ветер; быстро перешли мы пространство, разделяющее Сардинию от Сицилии, 22 ноября великолепный Палермо, покрытый легким от испарений туманом, открылся, и мы бросили якорь между Молой и английской эскадрой, состоящей из 5 кораблей и 2 фрегатов. Вице-адмирал Торнброу имел флаг свой на стопушечном корабле «Роял-Соверин».
Обширный залив, заключенный мысом Собран от востока и горой Пелегрино от запада, открытый северным ветрам, делает палермский порт только в летнее время удобным. Корабли останавливаются пред городом на глубине 18 и 20 сажен, грунт ил с травой. Северо-восточный ветер разводит большое волнение; почему против него и должно класть фертоинг. В Моло длиной 200 сажен, укрепленной двумя малыми крепостями, из коих в крайней к морю зажигается каждую ночь фонарь, три или четыре корабля и столько же фрегатов на глубине 5 и 6 сажен могут укрыться от всех ветров. Город обнесен четырехугольной стеной, с башнями, имеет четверо ворот прямо на север, юг, восток и запад; пушек на стенах нет, и самая цитадель, подле северной стены находящаяся, и редут, на конце набережной построенный, могут защищать город, только с моря, и то слабо. Несмотря на неудобство порта, рейд всегда полон военных и купеческих кораблей. Палермо по торговле соперник Мессине и уступает ей только потому, что гавань последней искусством и природой сделана совершенно покойной. Из Палермо отправляется много хлеба, вина, масла, плодов, шелковых материй, манны и разных лекарственных трав.
94
Смотри карту.
Под всеми парусами вошли мы в гавань и стали подле «Архимеда», одного токмо линейного корабля, оставшегося у неаполитанского короля. Множество любопытных собралось на моле. Несколько хорошо одетых господ просились взойти на фрегат; капитан им позволил; а я с четырьмя товарищами поехал на берег. Переезд был короток, стоило толкнуть ялик, и мы вышли на пристань, скорыми шагами прошли мимо арсенала, потом широкую аллею, чрез главные ворота вошли в улицу Макведа и, лишь ступили на тротуар, толпа маленьких маклеров предложили услуги, кому что угодно? мы не могли их от себя отогнать, вечер им благоприятствовал. Куда идти, спросил один из товарищей? В саду, конечно, теперь никого нет, а в театр еще рано, разумею, что ты хочешь сказать, пойдем… отвечал другой… и они пошли за замаранными амурами. Я остался один, вестники сирен вертелись предо мной, выхваляли, божились; я смеялся и продолжал идти, как вдруг некто сзади меня сказал: если позволите спросить, конечно, вы иностранец? В первом движении я хватился за карманы, но при свете фонаря увидел щеголевато одетого молодого человека, в лице которого ничего не было злого. Успокоившись, отвечал ему, что я русский. «Tanto meglio, – продолжал незнакомец, – не верьте, сударь, этой городской чуме (Pesta di citta); наши сирены очень опасны». Поблагодарив за благой совет, я просил барона N., так он себя назвал, на чашку шоколада. Барон выпил не одну, не отказался и от рюмки вина и опорожнил целую бутылку. Слова текли рекой, комплименты, высокий титул Eccelenza! похвала моему благоразумию и, наконец, предложение взять ложу в театре нимало не подавали мне повода думать о нем иначе, как о самом благовоспитанном человеке. Почитая себя знающим физиономистом, я обращался с бароном с доверенностью, но обманулся, и обманулся жестоко. Мы вместе, рука с рукой, пошли в театр, взяли ложу в бенуаре. Занавес еще не поднимался, театр был полон, разумеется, что ж было делать, как не смотреть направо, налево, в раек и партер; заметив одно прекрасное лицо, спросил я друга своего (так он уже меня называл), не знает ли он этой дамы, которая сидела в противной от нас ложе. Очень знаю, я некогда ей нравился, теперь в чистой отставке и числюсь в длинном списке ее друзей. Я покраснел от нескромного ответа и досадовал на Лафатера, однако ж не верил, чтобы прелестная дама была так ветрена. Впрочем. Не слишком желая, чтобы она была постоянна, скоро согласился на доводы ее старого друга, который тут же предложил познакомить меня с нею и ручался, что я хорошо буду принят. По окончании первого действия барон потчевал меня мороженым, ликером, конфектами и после второго действия пошел в ложу к даме. Вскоре по выходе его вошел слуга и просил с меня червонец за лакомство, я догадался, кто был барон, хватился за карман, и платка в нем не было. Барон больше не возвращался.
Две дамы, сидевшие в ложе подле моей, сожалели, что у них в столице так много плутов, которые весьма искусно обманывают добрых иностранцев. Это сожаление было достаточным вознаграждением за два червонца и платок. Разговор начался, в продолжение которого я подумал, что прекрасная Люкреция (имя маркизы) должна быть подобна римской, но скоро поссорился с Лафатером, и первое заключение было неверно. Театр кончился, я подал руку дамам, свел их с лестницы, помог войти в карету, меня поблагодарили и напомнили, что завтра в Флоре будет большое гулянье. Медленно возвратился я на фрегат, а на другой день очень заблаговременно пришел в сад и после трех часов скучного искания, наконец, встречаю маркизу с прекрасным молодым кавалером! Она меня рекомендовала ему, но так холодно, что я, поклонившись, хотел идти другой дорогой; к счастью, подруга ее была одна, надобно было подать ей руку. Маркиза изредка обращалась ко мне с двумя-тремя словами, и я, скоро исправясь от первого впечатления, увидел пристань, куда должно было мне править. Дама, которую я вел, была молодая вдова и сестра маркизы, дон Розарио, кавалер ее, богатый дворянин, ловкий и любезный молодой человек; он старался снискать мою доверенность, мы с ним в несколько минут познакомились так коротко, что, проводя дам домой, ужинали вместе и от всего сердца смеялись двум моим неожиданным знакомствам.