Записки на полях соленых книг
Шрифт:
– Вот и хорошо.
Они откинулись в шезлонгах, окруженные ночью, и фоновая музыка океана едва не убаюкала Эмми. Она повернула голову к Хиту, когда любопытство снова одержало верх над благоразумием.
– Вы давно вылечились от рака?
– Девять месяцев, две недели, пять дней. Пока полет нормальный.
Хит повернулся к ней лицом, но Эмми не видела его глаз в глубокой тени.
– Вы не думаете о том, что болезнь может вернуться?
Он не стал медлить с ответом:
– Нет. Мне кажется, что беспокойство похоже на жевательную резинку: в конце концов она теряет вкус, и остается лишь выплюнуть ее.
Эмми рассмеялась и смущенно прикрыла рот ладонью.
– Прошу прощения, я просто…
– Нет, я сравниваю ее с беспокойством. Полагаю, если я буду следить за собой и проходить регулярные проверки, как советуют врачи, то сделаю все, что в моих силах. Больше я ничего не могу поделать, и беспокойство тут не поможет. Каждый день для меня нечто вроде поощрительного приза, поэтому я и наслаждаюсь каждым мгновением жизни.
Повисло тяжелое молчание, наполняя собой пространство, полное света, песка и воды, пронизанное утратами, тоской и сожалением. Когда-то Эмми с надеждой приветствовала каждый новый день, но та женщина стала призраком, который теперь навещал ее со зловещей настойчивостью, и она не знала, как избавиться от этого видения. Или от той неотъемлемой части себя, которую она потеряет, если сделает это.
Запрокинув голову, она смотрела на небо, пульсирующее, как сердцебиение, и пыталась вспомнить, когда она последний раз изучала окружающий мир. С легким потрясением она осознала, что это было задолго до встречи с Беном. Тогда она была юной девушкой и не представляла, что может что-то потерять навсегда, даже своих родителей. Потом она нашла убежище в книгах и часто зарывалась в них, пытаясь убежать от проблем. Книги никогда не покидали ее, и она находила в этом немалое утешение.
Эмми покосилась на Хита, слегка раздраженная из-за того, что он вывел ее из равновесия, а она позволила ему сделать это.
– Я прочитала вашу записку на бутылочном дереве.
Он повернул голову и посмотрел на нее.
– Я знаю. Поэтому я и забрал ее.
– Вы надеялись, что Джолин найдет записку и ответит?
– В общем-то, нет, – он пожал плечами. – Эта идея принадлежала тете Лулу. Она сказала, что когда была маленькой, то оставляла записки для подруги, которая переехала в другое место, хотя знала, что подруга никогда не прочитает их. Еще она сказала, что это давало ей душевный покой: что-то вроде молитвы, обращенной к Небу. Вот я и подумал, что это как раз то, что мне и нужно.
Эмми покачала головой.
– Ваша тетя Лулу похожа на Джекила и Хайда [28] . Она делает все, чтобы не вызвать к себе расположения, а потом – бац! – я слышу что-то вроде этого и вдруг начинаю понимать, почему люди любят ее так сильно, что тянутся к ней с объятиями и приглашают на семейные вечеринки.
Тихий смех Хита донесся до нее в ночном воздухе.
– Не будьте так суровы. Она прожила трудную жизнь и многое потеряла, но она одна из самых сильных людей, которых я знаю. Она до сих пор прочно стоит на ногах, несмотря ни на что.
28
Два образа главного героя повести шотландского писателя Роберта Стивенсона (1850–1894) «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» (Прим. ред.).
Эмми бросила быстрый взгляд в его сторону, гадая о том, предназначались ли эти слова для нее, как будто ее собеседник что-то знал о ней. Она уже была готова ответить, что может прекрасно обойтись и без того, чтобы кто-то разыгрывал перед ней Фрейда, когда Хит заговорил снова:
– Пожалуй, я научу вас шэгу.
– Прошу прощения?
– Шэг –
29
Двусмысленность предложения состоит в том, что в ненормативной американской лексике это слово обозначает групповой секс.
Эмми закрыла глаза и ясно увидела все это, словно на черно-белой фотографии; услышала звуки оркестровой музыки, скрытой за плеском набегающих волн.
– Что же со всем этим случилось?
– Два пожара: один в 1957 году, а другой в 1977-м. Но к тому времени площадка опустела, а отдыхающие какое-то время воздерживались приезжать сюда. Потом причал отстроили заново, а в 1985 году появился отель. Некоторые называют это прогрессом. – Хит с улыбкой повернулся к ней. – Но летом на причале до сих пор танцуют.
Эмми приподняла бровь.
– Может быть, я схожу и посмотрю.
– Поверьте, это не так весело, как танцевать.
Она коротко рассмеялась и запрокинула голову, чтобы посмотреть на окончание ночного шоу. Постепенно ее взгляд сосредоточился на маяке, рельефно выделявшемся на фоне слабого ночного свечения.
– Вы когда-нибудь бывали на маяке?
– В детстве. Конечно, это запрещено, но вы же знаете, какими бывают дети. Там довольно холодно. Наверху открывается хороший вид до острова Салливан. Теперь существует фонд, собирающий деньги для реставрации маяка. Есть даже маленькая копия недалеко от того места, где мы остановили тележку. Там можно узнать кое-что об истории маяка и о его основании.
Эмми кивнула и снова сосредоточилась на маяке.
– Как вы добрались туда, вплавь?
– Нет, конечно же. Там едва ли не самое сильное течение в окрестностях Фолли-Бич. Там запрещается плавать, но все равно иногда приходят известия об утонувших. Либо люди настолько глупы, что занимались серфингом в зоне прибоя, либо падали со скальных выступов. Я никогда не вывожу лодку в эти воды и в любом случае не рекомендую новичкам делать это.
Хит встал и огляделся по сторонам, потом посмотрел на Эмми.
– Уже почти восемь вечера, и нам пора идти. Уверен, что книги по-прежнему ждут вас.
Эмми тоже встала, и они сложили шезлонги. Хит взял оба, и они направились обратно той же дорогой, которой пришли, а Персеиды продолжали озарять небо вокруг них.
Они почти вернулись на дорогу, когда Хит заговорил снова:
– Едва не забыл. Думаю, я почти выяснил, кто такой Питер.
Эмми остановилась, глядя на него, и Хит тоже остановился.
– Питер – друг Лулу и Мэгги?
– Думаю, да. Я владею участком, где раньше стоял дом Мэгги; Лулу отписала его мне несколько лет назад, и я до сих пор не могу решить, что с ним делать. Так или иначе, недавно я разбирал бумаги и кое-что искал, а потом наткнулся на документы, связанные со старым домом вплоть до времени его постройки – в начале прошлого века. Когда я просматривал их, то обнаружил документ о сделке купли-продажи, датированный маем 1943 года, согласно которой Мэгги О’Ши продала дом Питеру Новаку за десять долларов.