Записки орангутолога
Шрифт:
На детской площадке, рядом с пони, виднелся человек. В специальном снайперском костюме охотник на ворон выглядел безголовым мохнатым чудовищем, покрытым грубой, пестро окрашенной шерстью. Снайпер был вооружен мощной пневматической винтовкой. Он повел стволом своего ружья в сторону кукабарры, но потом поднял оружие и «снял» еще одну ворону, сидевшую метрах в десяти выше австралийского гигантского зимородка. Падающий вороний труп чуть не зашиб экзотическое ракшеобразное и сытая, но испуганная кукабарра улетела.
— Я же говорил, — продолжил Корнет. — Ничего с ней не случится. Убежала она из клетки почти месяц назад. И порхает себе по всей территории зверинца. Ей и белых мышек для питания выкладывают. Да она и сама не промах — видел, как
И сотрудники Кунсткамеры пошли дальше.
Из-за клетки с лысым медведем взвизгнув, показался крохотный — не больше футбольного мяча — и полосатый, как рыбка данио-рерио, поросенок. Через секунду он появился с шестью своими братьями и сестрами, одетыми также как и он в костюмы пожизненно заключенных.
— Опять в кабанятнике клетка прохудилась, — сказал Корнет, носком ботинка тщетно пытаясь поддеть скачущего рядом поросенка. — Сейчас бы, такому укропцу в попцу, да в духовку! Да, Ваня?
Кабанья стая метнулась было под ноги Вани, но тут из-за клетки лысого медведя послышалось требовательное хрюканье их мамаши, и вся полосатая компания стремительно понеслась домой.
— Это еще что, — продолжил Корнет проводив, алчным взглядом последнего поросенка. — А в прошлом году я вот также с гепардом на узкой дорожке зоосада встретился. Хорошая кошечка. И, что самое главное, спокойная, не агрессивная. Пошли. Насмотришься еще на зверье. И в клетках, и на воле. Дело надо делать.
— За попугаем и лебедем пойдем? — спросил наивный Ваня.
— Подождут и попугай, и лебедь, — ответил Корнет. — Они в морозильнике лежат и никуда оттуда не денутся. А вот зубр не подождет. Знаешь сколько в зоосаде любителей зубрятины? Да, считай все! Нам хотя бы килограммчиков пять мясца бы ухватить. Да, Ваня? Я имею в виду — на брата.
Через минуту они стояли у клетки с зубром. Клетка была пуста.
— Забили зубра, — негромко, с плохо скрываемым удовлетворением сказал Корнет. — Давай рюкзак, и жди меня здесь, — приказал он Ване, а сам направился в подсобное помещение. Ваня остался и принялся рассматривать пустой загон. В яслях еще оставалось сено, недоеденное этим лесным быком. Неожиданно из дверного проема, ведущего в закрытое, зимнее помещение вольера, неторопливо вышел огромный зубр. Его подгрудок почти волочился по земле, шерсть местами начала линять на летнюю, а один рог был давно сломан. На голове была видна приличная кровавая ссадина обильно залитая зеленкой. Зверь меланхолично подошел к кормушке и принялся, пуская слюни, вздыхая и равнодушно поглядывая на Ваню, жевать сено.
В это время из дверей подсобки появился Корнет. Он был печален, а рюкзак его был пуст.
— Облом, — сказал он Ване и с грустью посмотрел на зубра. — Вот они наши пять килограммов на брата. Или даже больше.
И Корнет рассказал Ване почему они сегодня оказались без свежатины. Вчера ему действительно позвонили приятели из зоосада и сообщили, что там от старости погибает зубр. И для того чтобы облегчить его уход в мир иной (а также для того, чтобы получить съедобное мясо) сотрудники зоосада решили добить зверюгу из ружья. Но то ли патроны оказались слабыми, то ли череп у быка бронированным, но обе пули срикошетили от его лба, оставив на нем лишь царапины, которые и были замазаны зеленкой. В организме зубра видимо произошел выброс адреналина, так как он уже через полчаса бодро гулял по вольеру, жевал сено и вовсе не собирался умирать. По крайней мере, в этот день.
К слову сказать, он протянул после расстрела еще три года и почил без посторонней помощи.
— Ну, а теперь что? Идем за лебедем и попугаем? — спросил Ваня подавленного Корнета.
— Куда нам торопиться? — печально ответил Корнет. — Назад в Кунсткамеру? В объятия Мамочки? Мне, честно говоря, не хочется. Думаю, что и тебе тоже. Тогда давай здесь погуляем. Денек-то какой! Весна! Все ликует! — И Корнет
И действительно, как раз появилась молоденькая и симпатичная сотрудница зоосада с ведром моркови. Корнет блеснув неотразимыми карими глазами подошел к ней и предложил помочь нести овощи. А уже через минуту он, держа ведро, оживленно о чем-то разговаривал с девушкой. Тактичный Ваня отошел в сторону от макак и от воркующих зоологов и стал смотреть на еще один пруд зоосада.
На этом пруду утино-гусиная сумятица была поменьше ввиду общей малочисленности птичьего населения. Плавало всего несколько пар черных лебедей и сорные кряквы, налетевшие со всей Москвы-реки на дармовые зоопарковские корма. В глубине пруда двигались огромные тени. Ваня долго гадал, что же это такое, пока одна тень не приблизилась к поверхности и не оказалась здоровенным сазаном.
На этом пруду был небольшой островок. На нем росло несколько березок и почему-то располагались спортивные снаряды — перекладина, брусья, кольца. Создавалось впечатление, что работники зоосада по утрам, когда нет посетителей, на лодках или вплавь, распугивая лебедей и уток, добираются до этого гимнастического рая, разминаются там, а потом, переправившись на материк, приступают к работе.
Кроме того, через пруд от острова до стоящего на самом берегу деревянного домика, над водой был протянут толстый канат. Ваня никак не мог придумать, зачем он вообще здесь висит. Предположение о том, что наиболее ловкие сотрудники зверинца по нему добираются до турника и брусьев, Ваня отверг сразу и стал развивать теорию о паромной переправе с берега на остров. Но тут из маленького, не больше форточки, отверстия в глухой стене домика появился бурого цвета гиббон. Обезьяна безбоязненно встала на провисающий почти до самой воды канат и, ловко балансируя длиннющими, по-паучьи растопыренными руками, бесшабашно перебежала по этому неверному раскачивающемуся мосту до островка. Гиббон размялся на брусьях, покачался на кольцах, сел на перекладине и запел. Он начал с простых, односложных негромких трелей, которые постепенно усиливались и нарастали до оглушительных звуков. Пение было красивым и гармоничным, но настолько громким, что Ваня пожалел жителей соседних домов, которые вынуждены слушать эти концерты. Особенно ранним утром. В воскресенье.
Но одному существу пение гиббона явно пришлось по душе. Это была его подруга, причем блондинка, с шерстью золотисто-желтого цвета. Кроме того, она была немного меньше своего кавалера, и держалась более скромно. Самочка элегантно вылезла из той же форточки, но не побежала по канату, а, повиснув на руках, неторопливо «пошла» на остров перебирая передними конечностями.
На середине пути она остановилась, задумчиво покачалась над самой водой, попробовала пальчиком ноги воду и тут же отдернула — холодная! Потом она той же ногой попыталась поймать за шею проплывающего мимо селезня кряквы и только после этого неторопливо добралась до острова. А через минуту с этого клочка суши зазвучал чрезвычайно громкий дуэт обнявшихся гиббонов, приветствующих новый день меланхолическим улюлюканьем.
Ваня оглянулся. Из-за ограды зоосада на гиббонов с жадным ожидающим любопытством смотрели мужчины — загадочные любители природы.
Корнет наконец закончил первую фазу обольщения симпатичной зеленщицы и вернулся к Ване.
— Пошли, Ваня, — сказал Корнет
— За лебедем и попугаем?
— Нет, за Юлей. К слонам.
И они двинулись вслед за новой пассией Корнета.
Они прошли мимо нескольких вольер. В одной жил овцебык. Несмотря на весну, он был в плохом настроении, вероятно, потому, что линял и на боках его клочьями висела зимняя шерсть. Зверь изо всех сил колотил рогами в ограду своего загона. Силища у него была огромная и припадки плохого настроения случались, по всей видимости, часто, так как одна из огромных двутавровых балок ограды была сильно погнута.