Записки отставного афериста III
Шрифт:
– Посильно несу свет разума туземцам. Да и не я это… Волынский…
– Угу. Ты и метрополией не брезговал. Нефть англичанам твоих лап дело? 20 см мазута сверху морской воды в танкере это по Гегелю нефть что ли?
– Это Боря Бабаян! Я только…
– А подписать коносамент "Водян Мудян" кто придумал?
– Да само как-то!
– Понимаю. С Волыной работаешь по-прежнему?
– Не, хорош. Он берегов не видит. Ему главное кураж. Лишь бы кого кинуть. Чем стремнее – тем лучше. Последняя его история с чехами…
– Да, наслышан. Там канонада та ещё была. И над столами в морге свет включили. Молодец, что соскочил вовремя. Не стоит тратить усилия на людей, которые
– Сильно сказал. Я запомню.
– Запиши. А это ты впарил дагам…
– Что-то вы меня больно утесняете, папаша Эйхбаум, вы ведь тоже не были в молодости раввином. Кто подделал завещание, не будем об этом говорить громко? У самого в конторе ж всё краденое. Даже воздух спёртый!
– У меня дед раввин. Бойцы вспоминают прошедшие дни и битвы, где вместе рубились они. Такие разговоры грех трезвым вести. Вздрогнем?
– У меня прадед. Левиты, значит. Едет чижик в лодочке, в генеральском чине. Не выпить ли нам водочки по такой причине?
– Это тост!
Дальше отрывочно. Помню, ломались на руках. Я не профи, но тренировался в качалке сборной армрестлеров на Красносельской. Где и постиг эту хитрую науку. Это только кажется, что там все просто. На самом деле одних захватов штук тридцать. И как рычаг включить уметь надо. Тьма тонкостей. Которые дают возможность положить гораздо более сильного соперника.
А тут хрен. Ни с места. Отдал кисть, жду перехвата на запястье (это ловушка), – не идёт. Полчаса давились – ноль.
Чуть руки не вывихнули. Оба удивились.
– Орман, а ты такой родился или стал?
– И то, и другое. Папенька мой мне не чета. Он при СССР икру вагонами налево в Европу гонял. Дело было громкое.
– Расскажи.
– Да я деталей не знаю, папенька не говорил. Но они в банках из-под селёдки икру через границу гнали.
– Что-то я слышал…
– А погорели из-за совкового бардака. В Чопе вагон не туда прицепили и поехал он чёрти-куда. Чёрти-где его нашли, и стали продавать через сеть. Народ-то как радовался! Берёшь банку иваси и ложкой икру хаваешь оттуда. Пока бабка не припёрлась, что икры сроду не видела. Мол, я тут селёдочкой полакомиться решила, а мне какого-то говна тудыть напхали. В ОБХСС пришкандыбала с заявой, карга старая. И банку приволокла, сучара бацилльная. Ну тут и завертелось-закрутилось.
– Там народу посадили-постреляли немеряно, вроде.
– Совещаниями брали. Приезжают рыбные начальники руками водить, а их из кабинета в коридорчик и к стеночке в итоге.
– Папеньку тоже?
– Авотхуй. Папенька умудрился соскочить в Израиль за две недели до аресту.
– Как?!
– Не знаю. Но смог. Ты б видел рожи оперов, что за ним на дачу пришли. А где, грят, свет наших очей Соломон Моисеич? Очень мы по нему скучам. Дайте нам обнять дорогого человека! А родные и близкие: пишите письма мелким почерком, – Хайфа, до востребования… Старший мусор лет на пять постарел сразу. Бабка моя, что при Сталине десятку ни за хуй собачий отмотала, получила сеанс. Так-то она папеньку не жаловала. Сидела в кресле-качалке, курила папиросы с мундштуком и при виде зятя орала жидыбаные.
– Абанамат?
– Ну! А тут она встала, прошла в сарай, вытащила лопату и показала на огород. "Копать там", – повелительно гаркнула и в кресло уселась. На веранде. Наблюдать. Ну и пахитоску в мундштук да кофий в чашечку китайского фарфору.
– Как в анекдоте.
– Они нам назло такие траншеи вырыли… В полный рост. Ну, а делать-то нечего. Бабка сказала, что зять в огороде чего-то зарыл. Хошь не хошь, а копай. В ноябре под мокрым снегом это особенно приятно. Без всякой надежды на результат: ежу понятно, что старая сквалыга в глухой несознанке. Бабка кайф ловила три дня на теплой веранде. Смотрела, насмотреться не могла, как мусора в грязи по уши ковыряются. Покуривала да покрикивала. – Шевелите бульонками, краснопёрые! Упёрлись рогами и вперед, к победе коммунизма! Родина не забудет ваш доблестный труд! – Опера гугниво матерились в ответ, размазывая глину по посинелым лицам. Временами урка меняла показания, как татарин на суде. То там зять рылся, а то вон там. Всё под протокол, учёная. Начальники умоляли угомониться, но та ни в какую. А участок в полгектара.
– А поди не выкопай! Дело-то резонанс. Мульёны пропали из казны!
– Во-во.
– Папенька жив?
– Еще на наших похоронах простудится.
– Устроился нормально?
– С такими бабками?
– Он ещё и бабловывез?! Как?!
– Через раввина. Была такая фишка, – раввин переписывал номера 100 долларовых банкнот, затем их жгли, а он ручался, что деньги уничтожены. По приезду бабки отдавали эмигранту. Ну, понятно, за вычетом комиссии и десятины.
– Сильно! Себестоимость бумажки-то копеечная.
– Угу. Так что папенька в шоколаде. Он мне, кстати, помог в Афган не загреметь.
– Это как?
– Это так: попал я в Чирчикскую учебку. "Школа Героев Советского Союза" её звали. Посмертных, в основном.
– За разрядную книжку?
– Ага.
– Меня чуть тоже не загребли туда же. По той же причине. Ну и?
– Ну и как-то не хотелось мне интернациональный долг отдавать. Я ничего взаймы не брал, с хуя ли я им должен? Прикинул хуй к носу: либо турма, либо война.
– Ну а потом предложат "или-или"
– А папенька меня учил, что, если тебе предлагают на выбор два варианта, всегда есть третий – послать предлагающего нахуй.
– И как?
– А я пошёл и написал письмо в политотдел, что хочу служить Родине в Афганистане.
– Ай, красава! Я всё понял!
– Ну да. Если б я упирался, то меня б в борт сапогами утрамбовали, аппарель захлопнули, и лети в теплые края. А тут как так? С чего-то? Нет ли тут измены какой? Особист начал копать, а там… родословная такая, что в тюрьму не возьмут. Он мне потом всю рожу слюнями забрызгал, когда орал. И дулю с обгрызанным ногтем в нос сувал. – Кхуй, вам, – кричал, – товарищ солдат! К-хуй! Залупу вам с красным отворотом на воротник, а не заграница!
– Красиво!
– А я в ответ визжал, мол, вы антисемит, тащщмайор! Я Министру Обороны напишу! Я требую! Мои товарищи! Я комсомолец! В общем патриотизму нагнал – лопатой не отгрести.
– Я понимаю. Если тебя отправят, ему полтора года трястись. Не дай Боже ты сдернешь – ему пиздец. Вылетит из армии с волчьим билетом. И это в лучшем случае. Ты ж засвеченный.
– Так для того и старался! В ГРУ писал! Мол, чо за хуйня! В Политотдел! Меня ещё и за это выебли. Но тут лучше перебздеть, чем недобздеть. Особист потом месяц тягал на задушевные беседы. Мол, чего я за речкой забыл? А я в ответ пионера-героя включил и ни с места. Отстал в итоге. Правда, пришлось на бис три раза шухер устраивать. Там же каждые полгода отправка. А у нас в армии бардак… Как бы ненароком не загреметь со всеми. Ну я за месяц до опять: хуяк! – заяву в штаб! Мои! Товарищи! Там! Кровь! Проливают! (кулаком по столу-еблысь! еблысь!) А я! Буду жаловаться! Министру! Нет! Генеральному секретарю! В ООН, бллядь! И ещё раз кулаком по столу! Так и прокантовался до дембеля.