Записки переводчицы, или Петербургская фантазия
Шрифт:
Он снова возник передо мной, как вездесущий дух моды, помог облачиться в обновы и строго осмотрел с ног до головы:
— Отлично! Вы стали очень хорошенькой!
Такое замечание из уст молодого человека можно было бы счесть наглостью, но я сейчас себе очень нравилась и не стала возражать. Продавец остановил взгляд на пуховике и старой шапке:
— Что будем делать с вашими доспехами? Помочь донести до машины?
— Я не вожу машину, — застенчиво сказала я. — И вообще, эти вещи мне больше не нужны. Можно я их оставлю здесь?
— Помилуйте, у нас же не склад!
— Так отдайте их кому-нибудь: они хорошего качества
Все мое существо теперь отторгало эту бесформенную оболочку, которая еще полчаса назад согревала меня. В легком золотистом пальто, напоминавшем по форме колокольчик, я чувствовала себя бабочкой, вылупившейся из кокона.
— Ладно, я что-нибудь придумаю, — милостиво согласился молодой продавец. — Честно говоря, вы не первая клиентка, которая так поступает. И это прекрасно. Кстати, советую вам отпраздновать покупку: будет дольше носиться. У нас здесь отличный супермаркет, купите шампанского, деликатесов — устройте праздник, который всегда с тобой, как у Хемингуэя.
— А вы читали Хемингуэя? — с уважением спросила я, но он уже меня не слушал, прижимая к уху мобильник.
Любовь! Весна! И я отправилась устраивать праздник.
Я легко шагала по улице, помахивая пакетом с шампанским и получая огромное удовольствие от каждого шага, каждой витрины, где отражалась золотым огоньком. Оказывается, женщине очень просто стать счастливой: нужно быть модной и красивой — и все! «Праздник, который всегда с тобой!» — пропела я и с интересом посмотрела на прохожих — знают ли они о таком? Нет, они, скорее всего, не знали и энергично обгоняли меня, вперив взгляд в какую-то невидимую цель. Другие, наоборот, устало брели, опустив голову и изучая грязный подтаявший снег и разноцветный мусор. Ни я, ни замечательная обновка никого не интересовали, что, впрочем, было понятно и не обидно. «Это только мой праздник!» — улыбнулась я, вспомнила о том, что завтра, несмотря на холод, начинается весна, и вдруг остановилась.
В голове мелькнула какая-то мысль. Я на секунду задумалась: что-то тревожное... Так бывает, когда вспоминаешь что-то, а вспомнить не можешь. Но стоило повернуть голову вправо, как над крышами домов гордо воспарил византийский купол собора. Небо в небе. Никогда не замечала! Неужели он совсем близко? Я припомнила свои зимние злоключения и торопливо пошла прочь. Углубилась в соседнюю улицу и с досадой обнаружила, что от стены до стены там висит красно-белая лента, а смуглые красавцы в оранжевых жилетах борются с огромной трубой, утопая в снежной каше.
— Мама, у нас авария! Ходи в обход...
Пришлось повернуть направо — внутри крепло нехорошее предчувствие. «Это кладбище — патогенная зона с отрицательной энергией. Возможно, она материализует наши страхи. Нужно опустить глаза и пройти мимо — ничего не случится», — сказала я себе, прекрасно понимая, что ничего не получится. И действительно, когда поравнялась с воротами, раздался стон. Это был не истошный крик «Помогите!», а именно стон. Кто-то совершенно не рассчитывал на отклик — просто сообщал, что ему очень-очень больно, и эта безысходность сжала сердце. Теперь бояться было поздно. Я с минуту уныло топталась около входа, представляя себе, что на кладбище умирает тот ужасный бомж, который хотел украсть сумку. Но и он есть человек... Опять же, сейчас день, светло — вызову полицию, да и дело с концом... Снова раздался стон. А может, там ребенок в могилу провалился?
И, уже не колеблясь, я открыла кованую половинку ворот. Страдалец лежал в кустах и глядел на подошедшую бездонными глазами цвета старого янтаря. Средней величины, грязный, пушистый, с перебитой задней ногой — пес не сомневался в том, что наступил конец его собачьей истории, и последним желанием было избавиться от страшной боли. А дальше будь что будет! Снег под песьим животом был грязно-розовый. Из зарослей желто-серого меха торчала кость, и от этого зрелища к горлу подкатила тошнота, а рот наполнился слюной. «Не смей! Обморок отменяется». Я взяла себя в руки и смотрела только на собачью голову.
— Где же тебя так, бедолагу, угораздило? Что теперь с тобой делать?
Пес из последних сил стукнул хвостом и закрыл глаза. Я стала лихорадочно разрывать упаковку финских сосисок, потому что необходимо было хоть что-то делать. Наверное, есть ветеринарные «скорые»? Можно вызвать, отдать в лечебницу, а что потом? Объявление дать? По совести говоря, к усыновлению я была не готова.
— Са-аси-исечку, значит? А, старая знакомая! Душа христианская, добрая... Эк тебя жалость распирает. Животина подыхает — ты ему сосисочку под нос. Кушай, родной, напоследок! Так, что ли?
Я запрокинула голову и увидела Василия: поскольку сидела на корточках, шапочка пришлась как раз на уровне сапожных голенищ. Снизу его лицо казалось темным: наверное, так падала тень, а может быть, он сильно злится? Глаза недобро поблескивали из-под бровей, как и в прошлый раз, за зиму Василий ничуть не изменился, и манеры были не слишком любезные. Снова вспомнилось покушение на сумку. «А вдруг он меня сейчас пнет?» — подумала я и резко распрямилась.
— Понимаете, я не могу его взять домой! К сожалению, я много работаю и не смогу с ним гулять, а он любит свободу! Подумайте, как он будет жить в четырех стенах? Вы бы так смогли?
Поняв, что сморозила глупость, прикусила губу. Но Василий не обиделся. Он снисходительно закивал, так что заплясали седые кудряшки на голове:
— Правильно, все ты правильно говоришь, добрая женщина. Согласен! Пусть лучше сдохнет на свободе — это ты хорошо придумала.
Не успела я что-то сказать, как гигант поднял зверюгу на руки и пошагал в кладбищенскую глубину.
— Постойте! — Я почувствовала недоброе. — Мужчина, так нельзя! Куда вы его понесли?
— Последний раз спрашиваю: возьмешь? — Глаза смотрели очень внимательно.
— Постойте! Знаете, как мы поступим? Я отвезу его в лечебницу, а потом пристрою... Его, наверное, машина сбила? — заискивающе спросила я, чтобы протянуть время.
— Его трубой ударили.
— За что? С чего вы взяли?
— Да просто так, от скуки. Ну, ему теперь все равно. Труба ли, машина — конец один. Отмучился.
— Почему все равно?
Бомж быстро шагнул в сторону, и тут я все поняла.
— Зачем он вам? Куда вы его несете? Почему все равно?
— А мы их едим, — спокойно сказал Василий. — Собачатина от туберкулеза помогает. Это все знают. А из шкуры шапку сошью: все равно не жилец. — Он широко улыбнулся белыми, совсем не бомжатскими зубами и кивнул на пакет: — Я тоже сосисочки люблю, я бы их покупал, да нам туда нельзя! Вот и охотимся, кто может...