Записки питерского бухарца
Шрифт:
– Ты что, охренел?! Для чего ты туда бухнул банку зелёного горошка?!
– Ну, как же: он ведь, сказал, «киньте лаврушки, горошка…»
– Придурок! – не выдержал я – Речь шла о чёрном горошке, а ты…
Едва мы выловили последнюю горошинку, как вновь нарисовался наш директор.
– Ого, а пахнет вкусно!
Стиснув зубы и жутко волнуясь, мы молча выложили на огромное блюдо покрасневшие длинные трубки с крабовым мясом внутри, украсили сверху внушительными клешнями, сбрызнули соком лимона и, побросав сверху
Ждать пришлось недолго. Через пять минут, когда один из братьев показался на «горизонте», я приготовился к самому худшему. Видимо, предчувствуя недоброе, мой напарник исчез, словно его смыло волной за борт.
– Кто готовил клешни? – осведомляется хозяин.
– М-мы… – со страха мычу я невразумительно, и уже собираюсь распрощаться с жизнью, как, неожиданно слышу.
– Слушай, будь другом, расскажи – что ты туда положил? Понимаешь, такой вкус… чего-то, такого неуловимого… ну, просто, обалденно!
Едва, придя в себя, я пытаюсь состроить серьёзную рожу и скромно произношу:
– Извините, но у каждого повара есть свои, знаете ли, маленькие секреты…
– Надо же, а! – изумлённо произносит хозяин – казалось бы, обыкновенные клешни омаров…
И тут же, повернувшись в сторону моего непосредственного шефа:
– Толя! Срочно выпиши ему премию, слышишь? От меня, лично!
Директор ресторана согласно трясёт головою и глядя на меня, расплывается в довольной улыбке.
Приезжие
Интересно проследить преемственность культурных традиций в Питере, на примере нынешней молодёжи.
Чем, например, могли гордиться ленинградцы в советское время? Ну, хотя бы тем, как приезжие сравнивали их с «грубыми» москвичами: «там все куда-то спешат, не удостаивая приезжего ответом; а тут (в Ленинграде) – не только выслушают и ответят, но и – нередко – отведут чуть ли не за ручки…»
Нет, я не против сегодняшней молодёжи. Более того, их раскрепощённость (столь не свойственная нашему поколению), свободное поведение и своеобразный юмор мне очень по душе.
Кстати, о последнем и пойдёт речь.
Работал у нас за стойкой в баре один симпатичный малый – Влад. Скромный такой, серьёзный, обаятельный и с оригинальным чувством юмора. В один из дней, придя на работу, повествует мне следующую историю.
– Иду я, короче, утром на работу. Как обычно: мимо «болтов» («Балтийский вокзал» прим. Г. С.), затем поворачиваю на Лермонтовский. Вдруг, на мосту меня останавливают два дюжих деревенских парня. Видно, что приезжие.
– Слухай, братка… Это – Петербург?
– Ага, он самый…
– Красота-а! – окидывая взором огромную панораму промышленного района города, с почерневшими заводскими трубами и мрачноватыми темно-серыми зданиями, изрекает гость. После чего, опустив
– А это Нева! – обращаясь к напарнику, поясняет он, и – на всякий случай – вопросительно поглядывает на Влада, словно ожидая поддержки.
– Ага, Нева! Она самая… – невозмутимо соглашается Влад, и, тяжко выдохнув себе под нос, оставляет «туристов» одних, не мешая им насладиться прелестями города на Неве.
Туалетная история
Одним из самых прибыльных видов деятельности, в эпоху «гласности» и «перестройки», являлся «туалетный бизнес». И в этом, казалось бы, не было ничего удивительного: «Любовь приходит и уходит, а какать хочется всегда»…
Серёге каким-то чудом удалось устроиться в одну из подобных «престижных точек». И, не где-нибудь, а в самом сердце Питера: за Исаакиевским собором, на территории Александровского садика, в миниатюрном кирпичном заведении, не лишённом архитектурного изящества. Словом, свезло парню…
Не повезло ему только с неразлучным товарищем.
Лева, типичный петербуржец, с аристократическими манерами, начитанный и в меру эрудированный, весьма эффектно выделялся среди Серегиных друзей. С ним и в самом деле, было интересно общаться: он обладал своеобразным тонким чувством юмора, его суждения, порою, носили философский оттенок, а сам он выглядел подтянутым и элегантным, всегда стараясь быть опрятным и открытым к дамам и жизни. В разговоре с противоположным полом, Лева настолько преображался, что его невозможно было узнать: это была сама Галантность и Учтивость.
Кроме того, он неплохо играл в преферанс, да вдобавок ко всему, как и любой нормальный петербуржец, не прочь был «заложить за воротник» и порассуждать на отвлечённые темы. К сожалению, именно, это – последнее – пожалуй, и являлось его истинным пристрастием.
С ним было интересно только до тех пор, пока он был трезв. Однако, он очень быстро хмелел и вскоре, алкоголь напрочь вышибал из него последние остатки аристократизма, низводя до статуса обычного бомжа.
В один из дней, Лева забрёл в гости к своему товарищу, на работу.
Здесь, следует отметить, что Серёга очень дорожил своей работой. Ещё бы: кроме обычной платы за пользование туалетом (один рубль), тут собирались фарцовщики, иностранцы и всякого рода авантюристы и сомнительные личности, шустро проворачивающие в «удобном» заведении свои дела, продавая и покупая различную иностранную валюту и – как правило – отстёгивая за это положенные проценты хозяину «точки». Впрочем, настоящим хозяином (а вернее – хозяйкой) была одна предприимчивая особа, в руках которой была сосредоточена целая сеть таких платных туалетов. Каждый день Серёжа ездил куда-то, в контору, сдавать выручку. А в конце дня, подсчитывал свой «навар». Словом, жилось неплохо…