Записки прокурора
Шрифт:
Ввели подсудимого. Стриженный наголо невысокий паренёк, с крупным ртом, широко расставленными глазами. Дефект его грудной клетки под пиджаком был почти незаметен.
Хромов сел, положив сцепленные руки на барьер, отделяющий его от зала. Рядом застыли два конвоира.
Вышли судьи. Председательствующий Кондратин, с седым ёжиком волос, и двое народных заседателей, обе женщины — пожилая и молодая.
После выполнения всех формальностей суд решил начать с допроса подсудимого.
Хромов рассказывал обстоятельства дела, глядя в пол, монотонно, словно заученный надоевший урок. Когда он закончил,
Зато защитник долго и скрупулёзно выяснял, какие выражения и слова предшествовали трагической развязке, где находились убитый и убийца во время ссоры. Но больше всего Белопольского интересовало, куда подсудимый дел орудие убийства.
На предварительном следствии Хромов сказал, что бросил нож возле костра, который они разожгли с приятелем. Правда, на другом допросе он показал, что не помнит места, где обронил нож. Кстати, на месте происшествия он так и не был найден, хотя работники милиции прочесали весь парк у озера с магнитом и металлоискателем.
Но по-настоящему адвокат развернул атаку на следующий день. И опять вокруг орудия убийства.
На допросе у следователя Хромов сказал, что, идя на озеро, захватил с собой самодельный нож, сделанный братом, который работал слесарем.
На квартире Хромовых изъяли нож, который по внешнему виду напоминал тот, что, по рассказу Ивана Хромова, был с ним на озере 20 мая; он имел форму небольшого кортика: лезвие заточено с двух сторон и отделяется от наборной рукоятки из цветного плексигласа своеобразным узорчатым эфесом, служащим упором для руки при сильном ударе. Брат Хромова признался, что сделал два одинаковых ножа — для себя и для брата. И полосы из легированной стали для клинков отрезал ровные. Размер и формы тоже одинаковые.
И все же нож, изъятый на квартире Хромовых, был приобщён к делу в качестве вещественного доказательства, ибо следствие не исключало, что убийство совершено именно им. Длина лезвия равнялась 13 сантиметрам, что соответствовало глубине нанесённых ран.
— Давно у вас был нож, взятый 20 мая на озеро? — спросил у своего подзащитного Белопольский.
— Года три, — ответил Хромов.
— Что вы им делали? — продолжал адвокат.
— Строгал. Удочки делал. И вообще…
— И он никогда не ломался?
Хромов, помолчав, как бы нехотя ответил:
— Как-то раз обломился кончик. Я попросил Женю, — он кивнул в зал, где сидел его брат, — он заточил…
— И большой кусок обломился? — дотошно расспрашивал адвокат.
Иван Хромов показал пальцами:
— Сантиметра два.
Потом защитник спросил у свидетеля Евгения Хромова: не помнит ли тот, чтобы его младший брат просил заточить сломанный конец ножа. Свидетель в категорической форме подтвердил, что такой случай был.
— И насколько укоротился нож после того, как вы его заточили?
— Миллиметров на двадцать — двадцать пять, — ответил брат подсудимого.
И я подумал, что так мог ответить человек, привыкший иметь дело с обработкой металла. Другой бы сказал в сантиметрах.
И вот суд приступил к допросу судмедэксперта Марии Михайловны Хлюстовой.
Когда адвокат спросил у неё, какой
— Тринадцать сантиметров.
— Выходит, если лезвие ножа моего подзащитного укоротили на два сантиметра, а первоначальная длина его была тринадцать сантиметров, то он не мог быть орудием убийства? — уточнил Белопольский.
— Не мог, — ответила Хлюстова.
В зале послышался гул.
— У вас будут ещё вопросы? — обратился к адвокату председательствующий.
Белопольский встал и после серьёзной аргументации заявил суду ходатайство о направлении дела на дополнительное расследование.
Народный судья о чем-то тихо переговорил с заседателями.
— Какое мнение у прокурора по поводу ходатайства адвоката подсудимого?
— повернул ко мне голову председательствующий.
Честно говоря, этот вопрос застал меня врасплох. Я, кажется, слышал даже дыхание сидящих в зале, слышал, как за окном у перекрёстка затормозила машина. И в эти считанные мгновения вряд ли успел взвесить до конца, что стоит за моим ответом, в котором я не возражал против ходатайства адвоката.
— Суд удаляется на совещание, — провозгласил судья.
В зале заговорили, закашляли. Я поймал на себе несколько удивлённый, но в то же время изучающий взгляд Белопольского. И пока судьи находились в совещательной комнате, думал: «А что скажет по этому поводу прокурор города? Ведь он утвердил обвинительное заключение…»
Оправданием служило то, что в деле действительно есть, как говорится, сучки и задоринки, которые я заметил, ещё знакомясь с делом, но был уверен, что в процессе судебного разбирательства удастся устранить возникшие сомнения и противоречия. Но, увы, надежды не оправдались.
Когда председательствующий объявил определение суда о направлении дела для проведения дополнительного расследования, я вспомнил слова уехавшего на курсы прокурора: «Постарайтесь, чтобы все было гладко». И вот надо же было такому случиться.
Ещё будучи следователем, я хорошо знал, что возвращённые судами дела на доследование портят статистические показатели качества и следствия и прокурорского надзора: мол, брак в работе. Виновников склоняют на собраниях, совещаниях, в различного рода обзорах, а то и в приказах прокурора области о них прочитать можно. Вообще-то действительно приятного мало. Но если вдуматься, так нет худа без добра. В самом деле, а если бы сейчас адвокат не обратил внимания на столь существенные противоречия между показаниями подсудимого и его брата, с одной стороны, и заключением судебно-медицинской экспертизы, с другой? Бог весть чем все это могло обернуться в будущем…
…Пришло из суда возвращённое дело. Я вызвал следователя Рожковского и капитана Жгутова, ознакомил их с определением суда.
— Ну, вот что, товарищи, — начал я по-деловому. — Давайте спокойно разберёмся в ошибках, допущенных в следствии.
— Я сделал все, что было нужно, — обиделся Рожковский. — Даже больше. Допросил столько людей, докопался, можно сказать, до самой подноготной преступника. Его личность как на ладони…
— И споткнулись на самом главном — орудии убийства! — резко сказал я. — Предъявить в качестве вещественного доказательства другой нож! Вы сами поставили себя под удар.