Записки провинциала
Шрифт:
И тем более непонятна развязность и ирония, с которой люди говорят о калошах.
Над ними нельзя смеяться, нельзя слово «калоши» употреблять как оскорбительный эпитет. Это просто не отвечает значению калош в жизни человека. Они значат больше, чем костюм или перчатки.
Эта часть одежды еще не укрощена. Ее надо изучать и приспособить к нуждам человечества, иначе люди так и останутся в плену у калош, бегая за ними, хлопоча и отвратительно унижаясь.
Дружба с автомобилем
Что
Наводящее ужас движение особенно усиливается на московских улицах осенью.
Автомобили самого огнедышащего свойства сигают по мостовым. Свист, писк и железное мяуканье сирен ломятся в уши.
Самый беспокойный сорт механического транспорта образуют мотоциклы с привязными колясками. Эти автогадины еще совершенно не укрощены человеком и носятся по Москве, пытаясь, как видно, вырваться на свободу.
Заурядный прохожий совсем не разбирается в наводящем ужас движении.
Для него полутонный фордовский фургончик и шестиколесный «бюссинг», бодро несущий на своих пневматиках целых пять тонн, все едино – «грузовики».
Зауряд-прохожий не видит разницы между жидкокостным пассажирским «штейером» и серо-оливковым восьмицилиндровым «паккардом», который с могучим шорохом молниеносно переносит своих седоков через весь город.
Прохожему, кажется, даже все равно, что его раздавит – дряхлый, разболтанный «опель» или сводящий шоферов с ума «кадильяк».
Невежество прохожего прискорбно.
Так как он ничего не понимает, то, глядя на долговечные, неприхотливые, прекраснейшие машины, он и не восхищается.
Он не понимает, что «человек уже научился строить автомобили».
Кроме того, он не знает самого главного сейчас – того, что советский человек еще не научился покупать автомобили.
Удивительным образом обойдя режим экономии, в Москву каждый месяц проникают новые, крытые цветными лаками гиганты: «ройсы», «линкольны», «бьюики», «доджи» и прочие «кадильяки».
Это машины для богачей, туринг-машины, построенные для туризма, для любителей необыкновенно быстрой езды и идеальных прогулок целыми семействами.
Это машины не по карману и просто не по нужде. Перетаскивать работников из треста в трест чудесно могут и автоизвозчики – бодрые, дешевые «форды», «ситроены» и другая, вполне добротная мелюзга.
Зауряд-прохожий в удивленье отшатывается, когда со страшным напором проскакивает мимо него темно-синяя тяжелая машина.
Долго прохожий смотрит вослед уходящей темно-синей буре, полной сверканья латуни, хрусталя и алюминия. Тогда, кажется, и он начинает понимать силу соблазна, окружающего иного трестовика.
Жару надбавляют заграничные проспекты на толстой лаковой бумаге, с безупречными фотографиями, предупредительно отпечатанные на русском языке.
Проспекты эти воют ангельскими голосищами:
«Несомненным преимуществом владельца “кадильяка” является его сознание, что он имеет действительно хороший автомобиль. Это чувство постоянно обновляется и усиливается».
«Кадильяк» обращается к разуму покупателя. Компания «Бьюик» подбирается прямо к сердцу:
«Искреннее расположение к нашему автомобилю выявляется медленно. Точно так же, как верная
Можно напороться на покупателя-эстета. У фирмы «Братья Додж» есть и для этого строчка:
«Кузова этих привлекательных специальных типов низко подвешены, что придает им необыкновенное изящество линии».
Иногда даже и девичий какой-то восторг проскакивает в описании:
«Это просто удовольствие на нем ездить».
Мыслимо ли удержаться от покупки очень, правда, дорогой, но зато вызывающей восторг машины!
Особенно если вдобавок она награждает вас «веселостью во всех тяжелых обстоятельствах», тем более что «это чувство постоянно обновляется и усиливается».
Ведь это вечно обновляющаяся веселость очень понадобится покупателю, когда явится к нему контрольный орган с резонным вопросом:
– Вы на службу иначе как на 15-тысячной машине ездить не можете?
Тогда и сам неразумный владелец машины поймет, что есть движение, наводящее ужас на государство, которому оно обходится дороже, чем следует.
Москва от зари до зари
Рядовой октябрьский день в Москве. В такой день отрывной календарь «Светоч» рекомендует называть новорожденных детей Станиславом и Фокой, если это мальчики, или Ефросинией и Матильдой, если это девочки. В этот день солнце восходит в 5 часов 44 минуты и заходит в 17 часов 08 минут. Произведя несложные арифметические выкладки, «Светоч» определяет долготу дня равной двенадцати часам и шестнадцати минутам.
Все это верно и убедительно, но если под словом «день» понимать работу, то ночи в Москве нет совсем, и все двадцать четыре часа московских суток представляют собой день.
Темная календарная ночь стоит над столицей, набережные оцеплены двумя рядами газовых фонарных огоньков, но люди уже работают, не обращая внимания на календарь.
На Красноворотской площади глухо ревут паяльные лампы, десятки людей вырывают, как репу, булыжники из мостовой – идет смена изношенных, битых трамвайных рельс. На Берсеневской набережной, у Большого Каменного моста, сияют высоко подвешенные электрические лампы, шумят бетономешалки, и, отбрасывая по нескольку теней каждый, работают каменщики – здесь строится дом-великан.
Ночью работают третьи смены на фабриках, ночью только вступают в работу ротационные машины в газетных типографиях. С мостика у Александровского вокзала можно увидеть, как в белом дыму и огнях маневрируют паровозы. Ночью Москва работает, как днем.
В предчувствии солнца небо становится пепельным, синие тучи, сидевшие до сих пор кучно на горизонте, приходят в движение, и зеленые кафли на шатровых кремлевских башнях начинают поблескивать.
В этот час по пустым улицам, сотрясаясь, звеня и подпрыгивая по неровной мостовой, пробегает прокатная автомашина, нагруженная истомившимися за ночь весельчаками. К милиционеру, расхаживающему на перекрестке, доносится тоскующий возглас из машины: «А салату не хватило, совсем не хватило», и машина, покрякивая, уносится прочь.