Записки рецидивиста
Шрифт:
— Придут ребята, скажите, что я уехал в Одессу отдыхать на море.
Приехали на вокзал, взяли билеты на Одессу, сели в поезд и покатили. До Одессы доехали без приключений, деньги у меня были.
На перроне в Одессе я осмотрелся. Это действительно был прекрасный город, недаром воспетый поэтами.
Павлик говорит:
— Пойдем на «Привоз», увидишь, что там делается.
— А что такое «Привоз»?
— Придем, Дима, увидишь. Одесса — единственный город в мире, где нет базара, а есть один большой «Привоз», он возле вокзала.
Зашли на «Привоз», народу — ни пройти ни проехать. Какая-то всемирная барахолка, где можно купить все на свете. Мы шастали по «Привозу», и я даже очумел от такого скопления народа и барахла.
Произошел забавный случай. Навстречу нам шла молодая цыганка и кричала:
— Липучки. Липучки кому от мух.
Когда поравнялась со мной, нагнулась и спросила:
— Автомат русский, немецкий не надо?
— Может, чавела, у тебя под юбками пулемет болтается или противотанковая пушка спрятана, я не знаю. Но такую дуру мне ни к чему. Пистолет нужен, пистолет возьму, — ответил я цыганке.
— Иди, парень, за мной, только близко не подходи.
Мы с Павликом потащились за цыганкой, а она все кричала:
— Липучки. Липучки от мух кому?
Подошли к тиру, полуподвальное помещение. Цыганка сказала:
— Зайдешь за мной через пару минут.
Я велел Павлику подождать меня снаружи, а сам спустился в подвал. За стойкой стоял цыган под два метра ростом с кучерявой квадратной головой размером с приличный чемодан. Цыган сказал мне:
— Поверни доску на двери.
Я повернул дощечку, на которой с одной стороны было написано «Открыто», а с другой — «Закрыто».
— Проходи сюда, — позвал цыган.
Я прошел за стойку, остановился возле длинного стола, цыган выдвинул ящик. У меня слегка помутилось в голове, и глаза разбежались, как бешеные голодные тараканы, от такого изобилия пистолетов. Каких тут только не было: «вальтеры» и парабеллумы, кольты и даже японский «намбу». Я стал перебирать пистолеты, щупая каждый за рукоять, пробуя, как она прилегает к ладони руки. Сначала хотел взять кольт калибра одиннадцать сорок три, но передумал, очень уж большая дура, таскать будет неудобно.
— Этот подойдет, — сказал я, держа в руке советский «ТТ».
Цыган дал мне запасную обойму, я заплатил двести рублей и пошел к выходу.
— Парень, я тебя запомнил, из-под земли достану, если будешь лишнего «ля-ля» языком делать. Понял? — сказал напоследок цыган.
— Понял, все ништяк, — ответил я.
Павлика на улице не было. Я обошел весь «Привоз», но и там его не нашел. «Сявка, видно, перемохал, как дело до ствола дошло, и сбежал, — подумал я, — ну да ладно, черт с ним».
В конце «Привоза» я увидел много цыган, они сидели отдельными группами и пили кофе. Подошел к одной группе, где пели песни под гитару, и сел рядом.
Вечерело, было тихо и тепло, солнце садилось за горизонт. Цыганская песня разносилась далеко за «Привоз». Цыгане так хорошо пели, даже сердце у меня стало щемить и что-то подкатило к горлу. Когда цыгане кончили петь, то обратили внимание на меня, стали спрашивать, откуда я, кто такой. Я сказал, что я из России, с востока и в Одессе первый раз. Попросил гитару, взял несколько аккордов и запел:
Ночь, тишина слегка туманит свет. Любимая, прости меня, бродягу. Ложусь я спать, а сна все нет и нет, Я до утра, наверно, спать не буду…Когда я кончил петь, цыгане стали меня хвалить, просить еще спеть, налили кофе, кто-то сказал:
— Водки принесите.
Я вытащил сотню, кинул на круг со словами:
— И закусить чего-нибудь.
Цыгане наперебой стали кричать:
— Возьми деньги, ничего не надо, мы тебя угощаем.
Ко мне подошла старая цыганка, все называли ее «мать Мария», присела рядом, сказала:
— Сынок, я смотрю, ты хоть и молод, но хлебнул, видимо, изрядно. Кто ты, откуда?
Рассказал я про детдом, про крейсер, про «малолетку», про Ванинскую зону, откуда недавно освободился, а сейчас гуляю.
— Правильно, сынок, работать ты всегда успеешь. Сначала погулять надо как следует.
Мы пили, ели; подошли другие цыгане с гитарами. Три гитары заиграли цыганочку, а я выскочил в круг и стал плясать, вошел, в раж, а цыгане кричали, подбадривали меня. После моего танца по табору пошел слух: «Вот молодец парень, как танцует здорово». Потом выходили молодые цыганки, пели, плясали. Уснули все глубокой ночью, мне кто-то принес одеяло, подушку.
Проснулся утром, солнце было уже высоко, голова разламывалась на восемнадцать частей. Цыгане давно уже встали. Ко мне подошла вчерашняя старая цыганка, вся в кольцах золотых, серьгах, бусах и браслетах, протянула полстакана водки:
— Похмелись, сынок, вижу, голова болит. Уж больно вчера мне понравилось, как ты пел и плясал, получше многих наших цыган. Запомни, если трудно будет или задержишься где поздно, приходи к нам ночевать. Покушать и крыша тебе всегда будут. Скажешь, что идешь к матери Марии.
И я ушел в город, походил по «Привозу» в надежде встретить Павлика, но так и не встретил. Пошел в столовую, поел, попил пива. Зашел в скверик по малой нужде, сел на лавочку передохнуть и немного прикемарил. Проснулся я от голосов, были уже сумерки. На соседней лавочке шел базар: двое парней разговаривали между собой. Один сказал:
— Кумар меня долбит, прямо невмоготу. Надо что-то придумать.
— А где башли взять? Только хату молотить и этого подлючего жида. Сколько товару мы отдали ему за бесценок, а как коснулось, что мы на голяке, так он: «Деньги вперед гоните, в долг не даю». Сука он, — ответил второй.