Записки рецидивиста
Шрифт:
Парень рассказал мне свою историю:
— Я сам киномеханик. Поехал в поселок к механизаторам кино ставить, а ленты старые попались, начали рваться без конца. В зале крик начался: «Сапожника на мыло!» А лента рвется и рвется. Тогда шесть человек пьяных заскочили ко мне в будку и кинулись драться. Я выскочил из кинобудки, выдернул кол из плетня и шесть человек положил. Вот меня и забрали.
— А кто у тебя дома остался? — спросил я.
— Мама, — сказал парень жалобно.
— Ты первый раз в тюрьме?
— Да.
Собственно, на этот вопрос он мог не отвечать. По его лицу и так было видно, что он в «цугундере» первый раз. Бывают дети, смотришь, ему лет десять-двенадцать, а он как звереныш, другому лет двадцать, амбал вымахал, а он все как ребенок. Про таких говорят: великовозрастное дитя. Вот и этот парень походил на такого. Мне по-человечески стало его жалко. Решил помочь парню вырваться на свободу. Я стал ходить по камере, шевелить мозгами. Потом подошел к парню вплотную, спросил:
— Ты какой нации?
— Калмык, — ответил парень.
— Так, парень, слушай сюда внимательно и запоминай, если хочешь увидеть чистое небо, а не в клеточку. Ты — японец, родился в Нагасаки, и зовут тебя Пися-в-Каке.
Парень ничего не ответил, а подозрительно стал смотреть на меня. Я прибавил шаг; стал ходить по камере из угла в угол. Парень только головой крутил, куда я иду, туда и он глазами зырит. Потом я резко остановился около него и крикнул:
— Ты — японец, родился в Нагасаки, и зовут тебя Пися-в-Каке!
И я опять быстро зашагал по комнате, глядя в пол. Моя версия была такова: если парень сумеет «прогнать по пятому номеру» (симулировать психическое заболевание), то свобода ему обеспечена. Это как пить дать. Я-то волчара битый-перебитый, стреляный-перестреляный; мой архимноголетний тюремный опыт и пребывание в ташкентском тюремном дурдоме, когда в зоне я двоих зарубил, подсказал это единственно правильное решение.
Когда я подошел к парню в третий раз и только глянул ему в глаза, парень соскочил с нар и стал кричать на весь подвал:
— Да-да-да! Я — японец, родился в Нагасаки!..
В этот момент на двери камеры открылась кормушка. Пожилой, весь седой старшина милиции стал наблюдать за этой сценой. А парень все кричал:
— Зовут меня Пися-в-Каке! Я — японец, родился в Нагасаки!..
Я зашел сбоку, чтобы старшина увидел меня, покрутил пальцем у виска и сказал:
— Поехал окончательно.
А парень, подойдя ко мне, заорал:
— Ты теперь понял? Я — японец, родился в Нагасаки, а зовут меня Пися-в-Каке!
Старшина захлопнул кормушку и рысью побежал наверх. Когда топот сапог стих, я сказал парню, которого еще кидало из стороны в сторону от своего же крика.
— Молодец! Теперь успокойся и послушай меня. Сейчас тебя повезут в Приютное в дурдом на обследование. Запомни, там тебя будут спрашивать: кто ты, откуда. Все говори, как я тебя учил. Это твоя свобода. Понял?
— Да. А это поможет?
— Поможет, поможет, не сомневайся. Я в этом деле волк битый, — ответил я парню.
Буквально минут через десять прибежали менты, «вертухай» (контролер) сказал парню:
— Собирайся.
На нарах лежал чей-то задрипанный пиджак, маленький и с короткими рукавами. Я взял пиджак, подал парню, сказал:
— Надевай.
Парень еле влез в него, рукава до локтя. Так, с растопыренными руками, он пошел на выход. Я еле удерживался от смеха. Ну, горилла получился точняком. Менты и те посмотрели на него, только головами покачали. Увезли моего ученика-горемыку. Целый день его не было, а к вечеру слышу: копыта цокают, спускаются в подвал. Парень вошел в камеру и первым делом протянул мне какой-то сверток.
— Дим Димыч, возьми поешь. Мне там колбасы дали, я съел немного, а это тебе привез, — сказал парень.
А когда дверь камеры захлопнулась, я спросил:
— Как дела у тебя?
— Не знаю.
— Но ты все сказал, как я тебя учил?
— Да.
— Давай сядем на нары, и ты расскажешь мне все по порядку.
Когда мы сели, парень начал рассказывать:
— Когда мы приехали туда, меня завели в кабинет, а следователь за дверью остался. Женщина в халате спросила, в чем меня обвиняют, по какой статье, где я родился. Я сказал: в Японии, в Нагасаки, и зовут меня Пися-в-Каке. Она все записала, спросила, кто у меня дома. Я сказал: мама. Мы долго с ней разговаривали, она еще два раза меня спрашивала, как зовут и где родился. А я отвечал ей: я — японец, родился в Нагасаки, и зовут меня Пися-в-Каке. Потом она спросила: кушать хочешь? Это она колбасу мне дала. Следователь раза три дверь открывал, спрашивал: скоро там? Его в КПЗ надо везти. А женщина сказала: его не в тюрьму надо везти, а лечить надо. Я здесь сделала предписание, чтобы он с матерью приезжал к нам, мы лечить его будем. Вот и все, Дим Димыч.
— Ясно дело. В общем, так, минут через пятнадцать ты будешь на свободе. Одна просьба к тебе: будешь на воле, сделай мне передачу небольшую. У меня никого нет, и некому принести.
— Конечно, Дим Димыч. Мы с мамой пойдем в магазин и купим все необходимое, — ответил парень.
— Мне ничего не надо, возьмите мне только чайку и сигарет. Сам-то я не курю, так хоть товарищей угощу. Чую, мне долго придется «чалиться».
Тут открылась дверь, парня позвали на выход. Мы с ним попрощались, и он ушел. Часа через полтора слышу: наверху хипиш. Я сразу «рюхнулся», передачу не принимают. Я начал долбить кормушку на двери. Прибежали менты, маленького роста лейтенант вытащил пистолет и сказал:
— Дим Димыч, я тебя пристрелю, если буянить будешь.
Меня такая злоба разобрала, я крикнул:
— На, стреляй, падла, мне по х… Люди старались, а вы передачу не принимаете. Да ко мне в жизни за двадцать шесть лет никто никогда не приходил. Если не положено, бросьте передачу в каптерку, а пойду на этап, заберу.
Седой старшина сказал лейтенанту:
— Давайте я положу в каптерку.
— Ладно, успокойся, Дим Димыч, возьмем, — смягчился и лейтенант.