Записки русского интеллигента

Зёрнов Владимир Дмитриевич

Я сейчас же написал докладную записку на имя министра народного просвещения и в тот же вечер выехал в Петербург. Министром был Александр Николаевич Шварц, бывший директор пятой гимназии, в которой я учился.

В Петербурге я остановился в «Северной» гостинице и сейчас же отправился к моим друзьям Рахмановым, отец которых был уже директором департамента Министерства народного просвещения (или членом Совета министерства) {300} .

У Шварца была старшая дочь Настасья Александровна, очень милая девушка, которая и состояла его личным секретарём. Я знал её по Москве, поэтому и решил сначала позвонить ей домой по телефону

от Рахмановых – спросить, когда может принять меня Александр Николаевич. Она жила вместе с отцом. Я рассчитывал, что к телефону подойдёт она, но услышал голос самого министра. Я всё же поинтересовался, не может ли подойти к телефону Настасья Александровна.

300

В указанный период времени Василий Александрович Рахманов (1851—после 1914) занимал должность директора Департамента общих дел Министерства народного просвещения.—

– Её нет дома, – отозвалось в трубке. – А кто говорит?

Вижу – податься мне некуда: пришлось вести разговор с самим министром.

– Извините, Александр Николаевич, с вами говорит ваш бывший ученик Зёрнов. Я только хотел спросить у Настасьи Александровны, когда вы могли бы меня принять?

– По какому делу?

– Я хотел поговорить с вами о Саратовском университете.

Чувствуя, что я недоговариваю, он принялся меня расспрашивать подробнейшим образом.

– Разве вы не желаете взять кафедру в Варшаве? Ведь вы рекомендованы на кафедру Варшавского университета.

– Я предпочёл бы кафедру в Саратове.

– Почему же вы не хотите ехать в Варшаву?

– Я доложу об этом, если вы разрешите, при личном свидании.

– Ну что же, вот завтра… Правда, приёма у меня в министерстве завтра нет, но вас я приму. Приходите в министерство часов этак к двенадцати.

На другой день, надев фрак, я отправился к министру. Действительно, приёма в этот день не было, о чём было легко догадаться по тишине, которая стояла в здании министерства. Перед конференц-залой, из которой вели двери в кабинет министра, сидел дежурный чиновник Дорожкин [23] . Я рекомендовался ему. В ответ услышал:

23

Раньше он был массажистом министра Ванновского, теперь – важный секретарь с Владимиром в петлице. – Прим. В. Д. Зёрнова.

– Что вам угодно?

– Мне надо видеть министра.

– Министр сегодня не принимает, – с безучастным видом ответил секретарь.

– Господин министр назначил мне по телефону приём на двенадцать.

Сказав это, я прошёл в конференц-зал и сел так, чтобы хорошо было видно Дорожкина. Он, в свою очередь, не обращая на меня сначала никакого внимания, взял какую-то книгу и принялся её листать. Затем встал и куда-то ушёл, но через несколько минут вернулся и вновь спросил меня:

– Вы по поводу командировки?

– Нет, – не желая раскрывать причину своего визита, ответил я. Но дотошный чиновник не унимался:

– А по какому делу?

– По личному.

Убедившись в безрезультатности своих попыток что-либо узнать от меня, Дорожкин важно сел на прежнее место и перестал мною интересоваться. Так прошло довольно много времени. Петербургские сановники не любили рано начинать рабочий день. Но вот через зал быстро прошёл старый служитель с тремя медалями на шее и с озабоченным лицом застыл у дверей кабинета. В дверях показался А. Н. Шварц. Не задерживаясь, он прошёл в кабинет, не заметив меня, так как я сидел в стороне. Дорожкин,

подхватив свой портфель, нырнул в дверь, за которой только что скрылась фигура министра. Очевидно, он доложил Шварцу, что в конференц-зале его дожидается какой-то «подозрительный» человек «по какому-то личному делу». Когда секретарь через некоторое время вышел, Александр Николаевич сам широким жестом открыл дверь и с очень приветливым лицом воскликнул:

– Владимир Дмитриевич! Прошу вас!

Это произвело на Дорожкина потрясающее впечатление. Во всяком случае, когда я вышел из кабинета министра, он встал со своего места и со сладчайшей улыбкой осведомился:

– Повидались?

– Повидался, – удовлетворил я его назойливое любопытство.

С А. Н. Шварцем я говорил довольно долго, рассказал ему о сомнениях, которые вызывались будущей работой в Варшаве. Он очень внимательно и благодушно отнёсся к моему заявлению. И, поинтересовавшись напоследок, защитил ли я уже диссертацию, сказал:

– Ну что же, если вы уж так хотите, оставьте вашу докладную записку. Я с своей стороны против вашего назначения на кафедру в Саратовский университет абсолютно ничего не имею, но вы, должно быть, знаете, что закон об открытии университета в Саратове царём не подписан. Отправляйтесь-ка пока за границу в командировку, а если закон об открытии Саратовского университета будет утверждён, то я представлю вашу кандидатуру на «благовоззрение Его Величества».

Шварц любезно со мной распрощался, и я в самом лучшем настроении покинул министерство.

«Вдовий дом» при Смольном монастыре

После свидания с А. Н. Шварцем, как был во всём параде, я отправился навестить милую старушку Софью Петровну Рубцову. Это она помогла сестре Наташе, обвенчавшейся потихоньку, помириться с родителями. Софья Петровна была принята на постоянное проживание в превосходный вдовий дом в Смольном монастыре, в котором жили исключительно бывшие институтки Смольного и Патриотического институтов. В этих сугубо дворянских учреждениях воспитывались девушки из аристократических семей.

«Вдовий дом» при Смольном являлся превосходно организованным учреждением. Каждая «призреваемая» имела свою большую, если не сказать громадную, комнату. Тут же находилась домовая церковь. Рядом с церковью – обширная зала, где старухи прогуливались, так как многим из них трудно было выходить в сад, особенно в плохую погоду. А в торжественные дни к церковной службе в этой зале собиралось аристократическое общество.

Во «Вдовий дом» кандидатки записывались чуть ли не смолоду, и я помню, как Софья Петровна всегда интересовалась, которая она по порядку. Порядковый номер мало-помалу уменьшался за смертью живших во «Вдовьем доме» старух. Многие, конечно, так и не дожидались своей очереди. Софья Петровна дождалась.

Конечно, она была мне очень рада – давно меня не видала. Она интересовалась и Катёной, и Митюней, и я должен был ей всё подробно рассказывать. Это был последний раз, что я её видел. А Катёна так с ней и не познакомилась. Ведь Катёнушка никогда – ни раньше, ни позже – не бывала в Петербурге.

В тот же вечер я выехал в Москву. Надо было собираться за границу.

Часть пятая (1909–1910)

Заграничная командировка

Дело с Саратовом ещё не совсем определилось, и в заграничную поездку мы собирались надолго, но поскольку ожидался положительный результат, было решено, что на первое время экспериментальных работ я нигде брать не стану, а, живя в Гейдельберге, буду заниматься в библиотеке, знакомясь с современной литературой, побываю в разных городах и институтах, послушаю лекции разных профессоров.