Записки русского интеллигента
Шрифт:
Расстояние до Саратова было с лишним 30 километров. На полпути мы остановились в какой-то деревне, где достали молока и хорошего чёрного хлеба. Как вкусно было это молоко с хлебом! Подошли мы к Саратову не очень поздно, но город уже был объявлен на осадном положении, и мы попали в милицейский участок, куда направляли всех, кого встречали на улицах после восьми часов, а часы были переведены часа на два вперёд. Провели в участке всю ночь. Отпустили нас только тогда, когда начало светать – часа в четыре утра.
Штафовские дачи. Митюнина операция
Лето 1920 года мы опять проводили под Саратовом. Приблизительно в тех же местах, что и в прошлом году, но на этот раз почему-то Садомовские дачи получить не удалось. Кажется, там были устроены детские дома. Я снял две дачи в самом ущелье. Прежде эти дачи принадлежали табачным фабрикантам Штафам, отсюда
На дачу мы переезжали, когда Митюня после операции лежал в клинике. Ещё на Страстной неделе я в церкви стоял позади Митюни и обратил внимание, что у него на правой стороне шеи появилась опухоль. Я показал его С. И. Спасокукоцкому. Он сказал, что это какой-то «железистый» процесс, что хорошо бы вырезать железы, но место очень трудное для операции – здесь проходит и лицевой нерв, и тройничный, если я не ошибаюсь. Можно-де попробовать лечить солнцем. Сергей Иванович не принадлежал к тому типу хирургов, которые режут, нужно это или не нужно. Он был блестящим хирургом, ювелиром своего дела. Я находился в большом затруднении – на что решаться? А опухоль всё увеличивалась. И вот однажды я встречаю только что возвратившегося с Кавказа Василия Ивановича Разумовского {529} .
529
В 1920 году, оставив должность ректора Бакинского университета, В. И. Разумовский вернулся в Саратовский университет, где вновь возглавил кафедру общей хирургии медицинского факультета.
В 1931 году, после трагических событий, коснувшихся семьи заслуженного учёного – ареста ОГПУ по ложному обвинению сына, Вадима Васильевича Разумовского (1887–1931), и его расстрела, он окончательно порывает с Саратовом и переезжает на постоянное жительство в Ессентуки.
– Василий Иванович! Дорогой! Я вас жду как Бога. Помогите мне, скажите, что мне делать?! – И рассказал ему, какие у меня возникли сомнения.
Разумовский созвал консилиум в клинике «Уха и горла» {530} , на который пригласил С. И. Спасокукоцкого, С. Р. Миротворцева и М. Ф. Цытовича. Они внимательно осмотрели Митюню и отправились в соседнюю комнату для совещания. Миротворцев, младший из консультантов, первым доложил своё мнение. Он вообще был человеком размашистым. Студенты даже острили: Спасокукоцкий делает большие операции через маленькие разрезы, а Миротворцев, напротив, маленькие операции через большие разрезы.
530
Имеется в виду университетская клиника уха, горла и носа имени академика Николая Петровича Симановского (1854–1922), построенная на пожертвованный им капитал в 100 тысяч рублей (РГИА, ф. 733, оп. 205, д. 1632, л. 43).
Не помню, долго ли они консультировались. Но, наконец, появились, и Василий Иванович сказал мне, что консультанты пришли к заключению: опухоль в худшем случае туберкулёзного происхождения и её нужно удалить.
Спасокукоцкий взялся делать операцию, и я поместил Митюню в хирургическое отделение Александровской больницы {531} , которая служила госпитальной клиникой Саратовского университета. Утром я отвёл Митюню, а перед вечером навестил. Тут выяснилась одна характерная подробность, присущая тому времени. Первое, что он произнёс, когда увидел меня, было:
531
Александровская больница (ныне – Городская клиническая больница № 2 имени В. И. Разумовского) – старейшее учреждение здравоохранения города Саратова (открыта в 1806 году). С 1909 года являлась главной клинической базой медицинского факультета Саратовского университета.
– Пусенька, мне нужно в одно местечко!
– Ну так что же? – не сразу понял я.
– Да я не могу туда войти, – беспомощным голосом проговорил Митюня.
Я пошёл посмотреть,
532
Подтверждением типичности ситуации может служить заявление заведующего факультетской терапевтической клиникой профессора Д. О. Крылова, сделанное 24 июля 1919 года в заседании Правления университета: «20-го июля вечером, – говорил он, – я осматривал клинику и нашёл полный беспорядок и грязь, оставшиеся после ухода больных; даже моча в банках стояла под кроватями не убранной. 21 июля сиделки явились наконец на уборку помещения. Из опроса сиделок я уяснил себе, что моё распоряжение [об уборке помещения. – В. С.] было отменено старостой сиделок Шишкиной М. Ф…» (ГАСО, ф. 332, оп. 1, д. 62, л. 88).
На другой же день была назначена операция. Я находился в клинике, но в операционную не пошёл. Было бы и мне самому тяжело видеть, как режут Митюню, да и моё присутствие могло бы стеснять Сергея Ивановича. Всё это время я сидел в соседней комнате, и можно себе представить мои ощущения! Операция продолжалась полтора часа. Спасокукоцкий с величайшей осторожностью, чтобы не задеть ни одного нерва, добирался до воспалившихся желез. Вдруг через комнату, где сидел я, пробегает ассистент Сергея Ивановича. Я останавливаю его единственным вопросом:
– Ну, как там дела?
– Потеет и ругается! – отвечал на ходу ассистент.
«Потеет и ругается» – это была манера Спасокукоцкого во время сложных операций, особенно в трудные её моменты, про себя немного ворчать.
Наконец операция закончилась и моего мальчика пронесли на носилках мимо меня бледного, как полотно, находящегося ещё в полном наркотическом состоянии, укутанного бинтами. Послеоперационный период прошёл вполне нормально, и уже на восьмой день ассистентка Спасокукоцкого Алмазова {533} снимала швы.
533
Надежда Васильевна Алмазова (1884–1928), первая женщина-хирург, удостоенная в Саратове учёной степени доктора медицины. В 1917–1924 годах находилась в должности старшего ассистента, затем приват-доцента госпитальной хирургической клиники Саратовского университета, с 1924 по 1928 годы заведовала хирургическим отделением 1-й советской больницы в Саратове.
Мы на «Богатыре» поехали на дачу через горы, мимо Кумысной поляны, и попали под проливной дождь. Оттого ли, что мы промокли, или это было связано с операционным ранением, но у Митюни сильно повысилась температура. Однако это была последняя тревога. Температура дня через два выровнялась, и Митюня стал быстро поправляться. Я ещё раз видел, какие чудеса производит хирургическое вмешательство. Митюня начал расти, как на дрожжах.
На этот раз из наших друзей рядом с нами жили только Богуславские, остальные почему-то на дачу в это лето не поехали. Но к нам часто приезжали гости. А в мои именины было много народу, пекли торты из пшена, ставили большой самовар, уже не помню как, но всё же «по-революционному» угощали милых друзей, которые к нам всегда очень хорошо относились. Мои саратовские друзья и до сих пор (1946 год) вспоминают моё ректорство и подымают тост за «rector magnificus» {534} .
534
Славный руководитель (лат.).
Весной мы купили корову «Голубку» – симменталку из шмидтовского стада. Она была изумительной красоты животное: белая с чуть-чуть палевыми пятнами, голова громадная, как у быка, и чёрные глаза. Надо мной посмеивались, говоря, что «Голубка» – моё последнее увлечение. Она, конечно, была с нами на даче и питала нас молоком. Её гоняли в деревенское стадо, за что пастух, когда наступала наша очередь, приходил к нам столоваться. Это был презабавный мужик, звали его Никиша. Во время пастьбы он читал «Анну Каренину», а прочитанные страницы выкуривал. В дни столования Катёнушка подносила ему стаканчик разведённого спирта, это угощение Никиша особенно ценил. Желая быть любезным и сделать хозяйке приятное, он как-то сказал: