Записки русского изгнанника
Шрифт:
— Мне легче умереть, — говорила она в последние минуты, — но мой Заинька остается один… что с ним будет?
У ТИХОЙ ПРИСТАНИ
Встреча
Суженого и конем не объедешь.
Поговорка
Оставшись один, я уже не находил покоя. Везде, повсюду я встречал молчаливое участие. Но этого мне было мало… Сначала я отводил душу в разговорах с сестрою, затем с моим милым братом Мишей, оба своими полными веры словами пытались вернуть меня к
В офицерах я встречал искреннее сочувствие, но нигде не находил столько успокоения, как среди моих солдат. Особо подчеркнутой исполнительностью, вниманием к каждому моему слову, каждому движению они всячески старались выразить то участие, которое светилось в их глазах. Но через год, через два они разойдутся по домам и на смену им придут другие. Товарищи… Я уже знал, что они не будут моими спутниками на всю жизнь. Братья… Но у каждого из них своя семья, свои заботы и огорчения… И я остаюсь один со своей безысходной тоскою… Так жить невозможно! Умереть! Я искал возможность уехать в экзотические края. Парагвайского представителя в Петербурге не оказалось. Мексика, Филиппины, и другие страны отказали в приеме иностранцу…
В темный декабрьский день я пошел в почтовое отделение на Саперном, откуда год назад посылал письма и посылки Марусе на Кавказ. Наверху уже все было закрыто, пришлось спускаться вниз. Там отпускали две барышни.
Когда я вошел, я сразу заметил, что одна из них меня узнала. Ее прелестные ручки работали не переставая, но она все время перекидывалась словами с соседкой и не спускала с меня глаз. В ее очаровательном лице было что-то родное, близкое моей душе. Это была та самая, которую я видел раньше наверху, но теперь, в этом освещении и в вечернем туалете, она казалась иной, в ней уже проснулась женщина.
Выходя, я невольно обернулся… до самых дверей она провожала меня сиянием своих глаз и лучезарной улыбкой. Сам Господь посылает ее мне в минуту величайшей душевной агонии!
— Кто эта барышня? — спросил я у бравого швейцара на парадной лестнице.
— Не могу доложить вам, — ответил он. — Об них все спрашивают, но не велено сказывать. И провожаем мы их с черного хода, потому, извольте видеть… — он показал на фигуры, темневшие на углах улицы.
— Слушай, дорогой! Ты солдат, и ты поймешь меня! Я не случайный волокита и отдам всю жизнь той, которую полюблю. Ни один солдат, ни один офицер моего дивизиона не положит тени на мое имя. Я должен узнать, кто она и где живет, и она будет моею!
— Зовут их Александра Александровна, а живут они на Басковом переулке, в третьем этаже второго дома от Бассейной. Помогай вам Бог, я уже вижу, какие вы будете!
На другой же день без семи минут восемь я шел по Бассейной на встречу… Она!.. Как дикая козочка, в своей норковой шубке со зверьками на шейке летела она к переулочку на почту. Я догнал ее лишь у самого входа.
— Простите, что я осмеливаюсь!.. В котором часу открывается ваше бюро?
— Ах, Боже мой!.. — Она окинула меня с ног да головы радостным взглядом своих лучезарных очей! — Ровно в восемь, я уже опаздываю!
— Одно слово: я не хочу более потерять вас из виду! Вы меня не знаете, но вот моя карточка. Никто не скажет против меня ни одного худого слова. Скажите ради Бога, где я могу найти вас? Могу представиться вашим родным или хотя случайно встретить вас в театре, на балу, у знакомых?
— Но как же? К родителям — ни за что! А в других местах — я не знаю, когда буду… Но я уже опоздала, простите!
— Но ведь не можем же мы расстаться так и навсегда!.. Где и когда я вас увижу?
— Ну так и быть! Послезавтра, в пять вечера, я буду здесь. И она помчалась как серна.
В этот день мы провели на улице целых два часа. Было холодно, и я закутал ей ручки своим башлыком. Мои первые слова были:
— Скажите мне, согласны вы быть моей женой?
— Как же?… Ведь я вас совсем не знаю!
— Как не знаете? Ведь вот я весь перед вами такой, какой есть!
И я знаю вас, и знаю, кто вы, с первого взгляда. Недавно я потерял мою любимую жену, и раз жизнь не покидает меня, я уже не могу оставаться один… Будьте моею! Клянусь вам, я буду беречь и лелеять вас, как свою душу, и никогда не обману вас! Верите ли вы мне?
— Вы знаете, я сама не знаю почему, но я верю каждому вашему слову… Но что скажут другие? Разве они не будут смеяться над нами?
— И пускай смеются, лучше пусть смеются, чем плачут. И мы будем смеяться — от радости.
— Постойте, а как же вас зовут?
— Иваном!
— Ах, Боже мой, ведь моя старая няня всегда говорила, что я выйду за Ивана, только за Ивана, и притом за вдовца, — а эти все не настоящие! Вы знаете, когда я вас увидела год назад, я все старалась узнать, кто вы, я заметила кольцо и не знала, женаты ли вы. Я даже отказала многим, говорила, что буду ждать вас хотя еще год — и вот: как раз год, и вы пришли!
…После этого мы стали видеться уже почти каждый день. Бывали минуты, когда все прошлое вновь ставало передо мною и являлось волновать мою душу. На коленях перед нею я заливался слезами, а она, обдавая меня небесным светом своих лучезарных очей, повторяла:
— Плачь, мой Заинька, плачь, так тебе будет легче! Я понимаю, понимаю все. А мне весело на душе, так как я знаю, что ты мой и никто тебя от меня не отнимет!
Однажды я застал ее в слезах…
— Смотри, какое гадкое письмо! Теперь и ты, наверное, от меня откажешься.
За эти дни Аля успела посвятить меня в ее семейные дела: ее отец, уроженец Бежецкого уезда Тверской губернии, в ранней молодости женился на молоденькой красавице Ульяне и бежал с нею в Питер, спасаясь от помещика, сын которого сам влюбился в прелестную крестьяночку. Мало-помалу он разжился, нажил несколько домов на Фурштатской, Сергиевской и на Бассейной, приобрел кирпичный завод на Неве и завел крупную торговлю сеном в родном уезде. Сам он, развитой и начитанный, ходил вольнослушателем в университет и водился с представителями лучших богатых семей — помещиков Хилковых, Забела, Радзивиллов, с которыми сошелся по поставке сена. Брат Ульяны, начавший службу простым моряком, отличился в севастопольской кампании и кончил адмиралом. В семье Захаровых маленькая Аля среди красивых братьев и сестер выделялась необыкновенной красотой и тонкой, благородной душою.