Записки шкраба на пенсии
Шрифт:
Пока я валялся в санчасти мои однокурсники прошли курс молодого бойца, приняли присягу и приступили к теоретическим занятиям в учебно-летном отделе (УЛО). Со мной вместе в палате некоторое время лежали четыре курсанта выпускного четвертого курса. Должен вам сказать, что в отличие от срочной службы в авиации у курсантов «дедовщины» никогда не было, во всяком случае, я ничего похожего на «дедовщину» в нашем училище не видел. Просто эти четверо весело надо мной шутили, учили уму разуму, передавали опыт обучения и т.п. В том числе предлагали принять у меня присягу, когда я стал переживать, что не могу вместе со всеми своими участвовать в этой процедуре из-за нахождения в санчасти. Сами они просто отлеживались в санчасти перед государственными экзаменами. Дело было в августе.
К моему ужасу в лазарет, ко мне без предупреждения приехала еще и мама и была шокирована моим видом. На КПП ее очень кстати напугал дежурный офицер. Он ее спросил, к кому она приехала, и на ответ к курсанту такому-то последовал рассказ о моем якобы ужасном поведении. Он начал ей рассказывать, чтобы она меня лучше воспитывала, потому что я такой-растакой, самовольщик, нарушитель и к тому же решил жениться. Оказывается, это был летчик-инструктор курсанта моего однофамильца, только более старшего курса. В общем можно себе представить состояние моей мамы, когда она после всего ей рассказанного меня увидела в санчасти худого, бледного, в больничном халате. И еще неизвестно что для нее в тот момент было бы лучше, чтобы я женился или находился замученным (по ее словам) в больнице. Уехала она домой расстроенная, вся в слезах в полной уверенности, что живым она меня больше не увидит. Тем не менее, дела мои пришли в норму и меня, наконец-то выписали из санчасти. За то время пока я там валялся с несуществующей болячкой мои коллеги ушли далеко вперед. Они провели стрельбы, приняли присягу, и самое главное, прошли очень много теории, которую мне предстояло наверстывать.
Так как без навыков обращения с оружием принимать присягу нельзя, то со мной провели теоретические занятия, свозили на стрельбище, дали пострелять из карабина СКС. Хороший карабин, отстрелялся я на отлично, из тридцати выбил двадцать семь очков, лучше всех в нашем классном отделении, чем очень удивил старшину взвода. Он поступил в училище уже со срочной службы в звании сержанта. Всех бывших солдат сразу назначили кого командирами отделений, кого взводов. Они для нас были старшими более опытными товарищами и не более того, никакой «дедовщины». Присягу я принимал один перед строем всего курса в октябре 1968 года.
Все, теперь я настоящий курсант и могу вместе со всеми продолжать учиться. У ребят из нашего классного отделения сначала было ко мне отношение как к «ущербному» что ли. В общем, относиться ко мне начали пренебрежительно, свысока. Все это продолжалось совсем недолго, до первых семинаров и практических занятий. Когда все увидели, что, несмотря на то, что я позже всех приступил к занятиям, совсем скоро ребята стали ко мне обращаться за помощью по непонятным для них вопросам, особенно по математике и физике.
На первом и втором курсах военных училищ изучают практически такие же общеобразовательные дисциплины, как и в гражданских институтах. Эти науки с нами изучали в основном гражданские преподаватели, было много преподавателей женщин. Мы изучали высшую математику, физику, историю, философию, политэкономию, научный коммунизм (труды классиков необходимо было конспектировать), теоретическую механику, сопромат, термодинамику, металловедение. Единственное что из металловедения я помню – это ледебурит и аустенит. В основном было очень скучно. В отличие от студентов, которые после занятий возвращались к себе домой, или, в крайнем случае, в общежитие к родным или друзьям, мы после занятий шли на так называемую самоподготовку опять же в учебно-летный отдел (УЛО).
У Феликса Чуева на этот случай есть замечательное стихотворение:
«Я не грущу, студентами мы не были,
не быть студентом экая беда,
мы жили в тесно сомкнутых рядах,
палаток что густо лебедою поросли.
Не выбирали мы и легкого пути,
перед страной мы были откровенны,
в суровые училища военные ведь
тоже кто-то должен был идти.
По полигонам вздыбленном в ходе,
мы в танках проносились по земле,
на скоростях больших врывались в небо,
и там случалось на куски рвались,
чтобы другие девушки и парни любили
и студентами звались»
Но мы знали, что на втором курсе все это кончится и начнутся наши специальные авиационные предметы.
Очень много ребят было отчислено по различным причинам, в основном по неуспеваемости по итогам первого курса. К слову стоит сказать, что поступило нас на первый курс двести двадцать семь человек, а к четвертому курсу осталось около ста восьмидесяти. Например, командиром нашего классного отделения был младший сержант Анатолий Ляшенко, поступивший из матросов и растерявший наверно все свои школьные знания, служа матросом. У него была мечта – свалить из нашего училища в вертолетное. Зачем он поступил в Тамбовское, не понимаю, может тоже разнарядок у них в части не было. Так вот он на самоподготовках вместо того чтобы готовиться к занятиям на следующий день, постоянно мелом на доске рисовал вертолеты. Каким-то образом он сумел перевестись в вертолетное училище, дальнейшую его судьбу я не знаю.
В общем, началась обычная курсантская жизнь с теоретическими занятиями, периодическим хождением в наряды дневальным по казарме или дежурным по кухне, иногда в караулы или в патруль.
Про караулы отдельная история. Вместе со мной в нашем отделении учился Слава. С нами в одном из первых караулов произошел анекдотичный случай. Слава должен был по смене заменить меня на посту. Для этого заступающий на пост под руководством разводящего должен подойти к сменяемому часовому, стать к нему плечом к плечу, лицом в разные стороны, часовой лицом от поста, заступающий на смену – лицом к посту и произнести дежурные фразы, типа один – «пост сдал», другой – «пост принял». Слава подходит ко мне и становится напротив меня лицом к лицу. Я, пытаюсь стать к нему как положено – боком, он обегает меня и опять норовит повторить эту же позицию, и так несколько раз. Разводящий с ужасом наблюдает за этой Камасутрой, когда же это закончится. Продолжалось это значительно дольше, чем я это описываю. Наконец разводящему это надоело, и он поставил несчастного Славу как надо. После караула ему естественно было объявлено, сколько положено нарядов и проведены дополнительные занятия по уставу караульной и гарнизонной службы.
А еще был случай, но это уже не в нашем отделении, если мне не изменяет память с курсантом Бородачевым. Через один из охраняемых постов проходила ветка местной железной дороги. И вот однажды, по этой ветке едет по своей нужде тепловоз, а навстречу ему наш часовой: «Стой». Тепловоз естественно едет дальше и в ус не дует, так как машинисту ничего в кабине не слышно. Часовой: «Стой, не подходи, стрелять буду». Тепловоз дальше. Часовой делает предупредительный выстрел вверх. Только после этого машинист понял, что с ним не шутят, и пустился бегом из опасной зоны. Между прочим, нашего бдительного часового еще и поощрили, так как он действовал точно по уставу.
На самоподготовке мы должны были готовиться к занятиям на следующий день, иногда приходилось конспектировать классиков марксизма-ленинизма – в общем, сидеть и заниматься делом. Насчет конспектов классиков, это ненужное никому издевательство отнимало массу нашего «драгоценного» времени. Зачем, спрашивается, летчику-инженеру конспектировать классиков. Когда это ему может пригодиться. Ну, прочитал очередного классика, чтобы быть в курсе теории вопроса и достаточно. Я понимаю для гуманитариев с политическим или философским уклоном, там все понятно, им потом по жизни это пригодится. А нам-то это зачем? Представляете, сколько эти классики за свою жизнь всего понаписали, они же все были трудоголики. А нам без наличия конспекта нельзя было сдать ни одного зачета или экзамена по гуманитарным дисциплинам. Некоторые наши изобретатели делали следующее – писали начало конспекта (одну-две страницы) нормальным человеческим почерком, а потом брали расческу и под расческу рисовали остальные страницы. Иногда это сходило с рук. Главное в этих линиях, похожих на строчки делать правильные промежутки.