Записки средневековой домохозяйки
Шрифт:
Не знаю, что придало мне сил, но в последний момент я дернулась, метнувшись в сторону, вырвалась из бандитской хватки и что было моченьки, тут же припустила по переулку. Даже не оглядываясь и боясь, что меня нагонят, я неслась сломя голову до поворота, и лишь когда свернула за угол, поняла, что слышу в след заливистый издевательский свист — так кошек шугают в подворотне. Однако останавливаться не стала, и пока не закололо в боку, я бежала вдоль какой-то улицы, а потом остановилась и обессилено расплакалась.
Не помню, как я добралась до нашей квартиры. Я шла
Я принялась судорожно охлопывать себя по бокам в поисках ключа. Благо я не положила его в кошелек как хотела, а сунула в карман, пришитый к дубленке изнутри. Все еще подрагивающими руками, я кое-как вставила его в замочную скважину и, поднажав плечом, с трудом провернула и открыла.
Вернувшись обратно, я первым делом заперлась на ключ и задвинула засов, а потом к столу, да так и застыла посредине кухни.
Нет-нет, но ко мне начал возвращаться разум. В доме пахло кислым тестом (оно так сильно разгулялось, что давно вывалилось из кастрюли), в дымоходе свистело, выдувая последние остатки тепла. Слезы вновь было закапали, но я сердитым жестом утерла их, и от этого окончательно ожила. Сама виновата, сама и расхлебывать буду!
Повесив дубленку на вешалку при входе, я закатала рукава платья, повязала фартук и принялась растапливать печь. Если не сделать этого сейчас, то к вечеру у нас зуб на зуб попадать не будет, а потом дом до ночи не прогреется. Я начала вычищать золу, но задумалась ни о чем и замерла на некоторое время, и если бы последние пара угольков, еще рдевших в печи не треснули, наверное бы, так и сидела, уставившись в никуда. Наконец, перемазавшись в саже, я растопила печь, вымыла руки и принялась за тесто. Оно, слава богу, не успело перекиснуть, однако на вторую выгулку его отправлять было уже нельзя. После, когда печь разгорелась и со стороны духовки пошел жар, я поставила выпечку. Потом принялась за ужин. Его из чего-то нужно было готовить. Только вот из чего? Кроме фасоли-то теперь ничего не было…
В очередной раз, утерев непрошеные слезы, которые так и стремились пролиться из глаз, я принялась соображать, что бы такого сделать.
В дверь постучали. Я вздрогнула и воззрилась на нее как кролик на удава. Постучали вновь, на этот раз сильнее.
— Это я! Меган, — наконец раздалось с той стороны, и я отмерла.
Быстренько утерев все еще влажные после фасоли руки, я поспешила открыть. Но едва я распахнула дверь и девушка увидела меня, как всплеснула руками и быстро затолкала меня обратно. Только закрыв дверь и прижавшись к ней спиной, она спросила:
— Миледи, что случилось?!
Эти слова послужили пуском, после которого на свет вырвались слезы, которые я до этого пыталась сдерживать.
Плача навзрыд, не совсем связно, я попыталась рассказать, что же случилось, но лишь некоторое время спустя, когда Меган налила мне полный стакан воды и заставила выпить мелкими глотками, я смогла ей все поведать.
— Меги, я все понимаю, я сама виновата, — пыталась высказать я за нее то, что выражали ее глаза. На самом же деле девушка не произнесла даже слова укоризны, лишь сидела рядом и гладила по вздрагивающей спине. — Меги, дорогая моя, я все знаю! Я дура, что не послушала вас с Агной и Питера… Я… Я виновата во всем что случилось! Только я! Но пойми… Вы работаете, а я сижу дома… Как кукла! Да что же это за жизнь за такая?! — и вновь всхлипнула.
— Не волнуйтесь, не переживайте, — попыталась успокоить меня девушка. — Поплачьте и будет. Деньги им все равно впрок не пойдут. А мы… Мы вас научим, всему. И как за покупками ходить, чтобы не обсчитали, и как торговаться… Вы ж у нас как дитя малое. За вами пока глаз, да глаз нужен. Но вот погодите, пройдет время и у вас все получится. Правда-правда!
Я кивала, соглашаясь. Прекрасно понимала, что девушка права, но, тем не менее, продолжала плакать. Чем больше она пыталась меня приободрить, тем сильнее лились слезы из глаз. Но, наконец, и они иссякли.
В кухне вкусно запахло печевом.
— Вы сидите, — предупредила Меган и, подхватившись, начала доставать из духовки подрумянившиеся караваи и несладкие булки. — Сидите, сидите, — приговаривала она, дуя на обожженные пальцы, но без помощи лопатки, продолжая снимать с листов хлеб. — Вы сегодня перенервничали. Вон какая оказия произошла. Но ничего. Завтра отоспитесь, и все забудется…
Она разговаривала со мной, как с маленькой, и не ждала никакой помощи. Но оно было и правильно — из меня помощник сейчас был, как из бутылки молоток.
Быстро темнело. Меган хлопотала, на кухне, а я рассеяно наблюдала за ней. Мне уже не было так плохо морально, сколько становилось плохо физически. Мне казалось, что я попала под асфальтовый каток, и он переехал меня туда-сюда пару раз. Я прекрасно понимала, что это последствия пережитого стресса, и поэтому всеми силами пыталась остаться внизу, а не пойти в кровать, как того требовал организм. На самом деле я просто боялась оказаться одна. Мне было ужасно страшно сейчас остаться одной. Чего доброго я могла вновь начать плакать.
В дверь снова постучали. Я вздрогнула, словно меня током ударило. Но это всего-навсего оказалась Агна, а за ее спиной стоял Питер. Видимо они встретились по дороге. Меган ничего с порога говорить им не стала, лишь предупредила, чтобы ко мне не кидались, а потом отвела поодиночке наверх и рассказала все.
Питер ничего мне выговаривать, конечно же, не стал, но по его напряженным плечам я поняла, что он осуждает мой поступок. Агна лишь горохом скатилась вниз после беседы с Меган и, подскочив ко мне, просто обняла.