Записки уголовного барда
Шрифт:
Я медленно брел, ища место, где можно было хоть на несколько минут прилечь, вытянуться и просто посмотреть в небо. Позавидовать облакам, которые могут лететь куда захочется, или, в конце концов, — куда их погонит. И уж если не облакам, то птицам — наверняка...
— Новиков!- Почему не на обеде, почему самовольно ходишь по промзоне? Кто разрешил?
От неожиданного окрика я вздрогнул. За спиной стоял капитан Грибанов.
— Я Захарова накажу! За то, что у него люди где попало шляются! — притворно строго прокричал он и быстро пошел в
«Хорошо разыграно, — подумал я про себя. — Сейчас создаст понты — наорет на Захара, в моем присутствии, разумеется. Тот, скорее всего, свалит все на Мешенюка.
Этот скажет, что я идти на обед отказался, а Захар, дескать, был в это время где-нибудь по производственным делам. Ну, а меня для начала лишат ларька».
Так думал я, шагая следом за Грибановым в сторону раздевалки. Однако все вышло по-другому.
— Почему у тебя Новиков на обед не ходит, а? И бродит, где попало, а? — закричал он с порога, влетев в захаровский кабинет.
— Что значит — «где попало», — гражданин начальник? — довольно нагло ответил Захар. — Бригада на обеде, а я, пока никого нет, послал его получше осмотреть рабочее место. Вот так... Да... Потому что когда идет разделка — много не поглазеешь. Работает он в паре с Кериным. Эстакада большая, работа разная — чтоб знал, что и где находится.
Он начал меня защищать и безбожно врать. Тон его был не оправдательный. Со стороны могло показаться, что он даже «наезжает» на начальника отряда, работая при этом, как обычно, на публику. Публикой был я.
Грибанов повернулся ко мне.
— Правду Захар говорит? Если нет — смотрите. Оба.
— А какой мне смысл врать — я бы что угодно мог сказать.
— Я был в столовой, его там не было, — не унимался Грибанов.
— Так я и не говорю, что он там был.
Из-за его спины левый глаз Захара подмигнул так, что я невольно рассмеялся в каменное начальничье лицо.
Видя, что попадает в дурацкое положение, и, не зная, как быть со мной дальше, Грибанов добавил:
— В последний раз... В последний раз.
— Ловко... — прокомментировал мой рассказ о происшедшем Медведь, вытирая пот со лба. — Это все — постанова. То, что Захар тебя отмазывать начал, — это все понты корявые, чтобы добреньким казаться. А потом, когда начнет морить — а он рано или поздно начнет, — свалит все на Грибанова. А он, Захар, ни при чем. Старая песня. Я же говорил — иди на обед со всеми.
— Сейчас и Мешенюк прибежит, скажет, что из-за тебя ему влетело. И теперь тебе ни на шаг уходить нельзя... Вот, помяни мое слово! — отрывисто выкрикивал Славка, работая крючком и прыгая через лоток туда-сюда.
— Уже понял, — отвечал я, проделывая то же самое. — Смотрят, как себя поведу: или с мужиками, или — с ними. Хотя, если честно, я уже решил: на хуй они мне нужны! Ясно, что это — твари.
— Вон, идет... Послушай, какую пургу начнет гнать, — тихо кивнул Медведь в сторону приближающегося Мешенюка.
— Александр, мне тут Захар за тебя выговаривал... Я-то ж не
— Даже в сортир? — с ехидной улыбкой спросил я.
— Даже в сортир.
Он развернулся на каблуках и ушел.
— Ну надо же, блядь, какая важная пизда — в сортир у ней отпрашиваться! — обозлился Славка.
— А надо было спросить: ты что, смотрящий за сортиром? А-га-га!.. — заржал Медведь.
— Он, часом, не хохол? — поинтересовался я, почему- то вспомнив Мустафу.
— По фамилии вроде хохол. А так — захаровская шестерка. У них нет национальности, — буркнул Славка.
В этом грохоте и визге было не до разговоров. Перебрасывались короткими фразами. Усталость надвигалась и подгибала ноги, телогрейки были мокрыми от пота. Их сбросили и работали в рубахах навыпуск.
— Надо бы передохнуть... — выдохнул Медведь. — Эй, Буткин, поди сюда!
В это время Буткин, кося одним глазом, заводил стропы под очередную пачку. Услышав свою фамилию, он крикнул крановщику: «Майна!., до конца!., клади крюк на землю!» — и побежал к нам. Медведь перегнулся через трос и тихо сказал:
— Замастырь хоть минут на десять... Как чифирь заварят, я маякн$.
— Понял, сделаем, хе-хе... — лукаво хихикнул Буткин. Он пошарил вокруг глазами, поднял обломок толстой ветки, показал ее нам, бережно отложил в сторону и начал заводить стропы.
Медведь побежал в будку заваривать чифирь. Все это время мы со Славкой управлялись вдвоем. Через несколько минут он показался, держа в рукавице кружку и прикрывая ее сверху другой.
— Буткин!
— Здесь! — ответил прямо под нами голос.
— Делай!
— Сейчас изладим.
«Мастырка» заключалась в следующем. Цепь, которая волокла на себе по лотку разделанную древесину, была натянута по принципу велосипедной — только гораздо большей длины. На обоих концах эстакады крутились огромные шестерни. Приводились они в движение мощными электродвигателями. Верхняя часть цепи шла по лотку, нижняя, под эстакадой, вдоль по доскам, лежащим на земле. Если внизу бросить на цепь палку, то, когда она дойдет до шестерни, зубья ее закусят. Если палка крепкая и достаточно толстая — цепь слетит и все остановится. Через десять минут ремонтники натянут ее обратно, но эти десять минут — передышка. И глоток чифиря.
— Ну что там, Буткин?.. Где ты? Делай короче!
— Досчитаем до трех, — ответил снизу голос. — Раз... два... три... ну!..
Цепь дернулась, послышался треск, и все встало.
— Фирма веников не вяжет, — гордо отрапортовал Буткин, влезая на эстакаду.
Откуда-то выскочил Мешенюк и помчался, размахивая палкой, в сторону лебедки.
— Цепь слетела, что ли?.. — на ходу бурчал он. Пробегая мимо нас, злобно зыркнул вниз и прикрикнул:
— Ты, косой, замастырил?!
— Да ты что, Миша, как можно? Я от строп не отхожу.