Записки. Том II. Франция (1916–1921)
Шрифт:
Что его постигло несчастье и болезнь, что он не устоял против соблазна, что ему запад навязал к исполнению такую роль, к которой он, как и остальные народы, не дозрел, что на него влияли невидимые силы и золото тайных врагов, распознать которых он не мог. К такому концу, при наличии таких условий свежая народность прийти не может, и так позорно кончить свое существование она тоже не может. Быть может, недолго ждать и отрезвление придет, не среди тех, кто наверху, а среди того же бушующего народа, который на слово поверил, что все что было, было дурно, а впереди что-то хорошее, к которому он, несмотря на кровь и разорение, добраться не может.
Вернемся к Вильсону, который в своей декларации заявил:
a) отказ от тайной
Частные требования:
– освобождение Германией всех оккупированных ею русских территорий, предоставление России беспрепятственной возможности определить свое политическое развитие и свою национальную политику, вступление ее в «сообщество свободных наций» и оказание ей там «радушного приема»;
– освобождение и восстановление Бельгии;
– возвращение Эльзас-Лотарингии Франции, освобождение и восстановление ее оккупированных районов;
– исправление границ Италии в соответствии с ясно выраженным национальным признаком;
– предоставление автономии народам Австро-Венгрии;
– освобождение Германией оккупированных территорий Румынии, Сербии и Черногории, предоставление Сербии выхода к морю;
– автономное развитие нетюркских народов Оттоманской империи и свободный проход через проливы;
– создание независимой Польши со свободным выходом к морю.
Вильсон приглашает Германию и обращается к ней с ласковым:
«Мы не будем иметь намерения бороться с ней с помощью оружия или враждебными торговыми договорами, если она захочет присоединиться к нам или другим миролюбивым народам мира, путем договоров, руководствующихся справедливостью, законом и торговой честностью. Мы хотим только, чтобы она заняла равноправное место среди народов мира – нового мира, в котором мы сегодня живем, – а не быть его гегемоном.
Мы также не предлагаем ей изменить или видоизменить ее государственное устройство. Но мы считаем необходимым, и мы должны прямо об этом сказать – необходимым в качестве подготовки к любым разумным деловым отношениям с ней с нашей стороны, чтобы мы знали, от чьего имени выступают ее представители, когда говорят с нами – от имени большинства Рейхстага или военной партии или людей, чье кредо – имперское господство.
Вся предложенная мной программа основана на принципе справедливости в отношении всех народов и народностей и их права, независимо от того, сильны они или слабы, жить наравне с другими народами в условиях свободы и безопасности. Ни один из элементов этой системы международной справедливости не будет долговечным, если в ее основе не будет лежать этот принцип.
Народ Соединенных Штатов может действовать лишь на основе такого принципа, готов пожертвовать своей жизнью, своим добрым именем и всем, чем он обладает, для защиты этого принципа. В нравственном плане наступил кульминационный момент этой последней войны за человеческую свободу, и американский народ готов к испытанию своей силы, к проверке своей высшей цели, своей честности и веры». <…>
26-го мая
Люди легко отделываются от прошлого, в особенности если это прошлое в области мысли, выраженной речами государственных людей. Военные события, как факты самой жизни, единственно реальные продолжают свое веское влияние до тех пор, пока взаимными напряжениями снова не изменится само положение. За речами людей будто руководящих ходом самой жизни, а на самом деле лишь приспосабливающихся к ней идет публика и толпой до новой речи живет надеждами, которые брошены
То, что было в начале, мало похоже на то, в смысле настроения, чем живет мир, о чем толкует, о чем мечтает. К концу третьего и в четвертом году войны большинство из того, что выходило на свет Божий или жило в тайниках дипломатических канцелярий, заменилось иным стремлением к миру, и с каждым месяцем это стремление было сильнее. Человеческая мысль искала достойные выходы. Американское выступление дало новый импульс, новые надежды на мир. Преувеличенное военное значение его несколько возвысило дух, и весною и летом 1917 года мы слышим ряд речей, где слова победа, решительная победа, с последствиями, которые определяются такой победой.
Даже наша революция с пресловутым приказом № 1 и дальнейшими распоряжениями по армии так называемых русских государственных дельцов не смущают запад. Они выполнили свою революцию и полагали наша такая же. Увы, как они горько ошиблись. И когда наш Совет и полоумный мальчик Керенский вызвали наступление {238} , то никто не отдавал себе отчета, может ли в основании и в корне разрушенная организация произвести такой акт, и радовались ему. Последствия известны. Духовная сила, не испарившаяся еще из массы, дала могучий толчок и потом развалилась. Обстоятельства очень изменились. На востоке вместо сильной армии разлагающийся фасад, а на западе ничтожное пока усиление молодою американскою армией и убийственная подводная война.
238
…вызвали наступление… – наступление в июне 1917 г. Юго-Западного фронта, давшее противнику представление о небоеспособности русской армии.
Осенью последовала итальянская катастрофа {239} . Стало еще тяжелее, хотя союзники доблестно выбрались из этой беды. Почти одновременно у нас большевики с их предательской программой мира во что бы то ни стало. Речи стали конкретнее, умереннее, в известном смысле. Родилась декларация Вильсона, и вокруг нее заговорили даже немцы, но, думаю, из приличия и учтивости.
Очень возвышенна и даже благородна эта декларация. А разве в наши формулы: ни аннексии, ни контрибуции, и пусть каждый народ сам определяется и решает, что с собой делать, отделяться или присоединяться – не хороши и не чувствительны? И Брест-Литовский договор, который должен был осуществить эти начала, – не прелесть ли? На самом же деле вышло одно предательство и насилие. Будет ли тоже с деклараций Вильсона, не знаю. Слова и декларация останутся творениями ума человеческого, а жизнь пойдет и примет формы, которые будут продиктованы народам фактами войны и борьбы.
239
…итальянская катастрофа… – прорыв войсками Австро-Венгрии и Германии итальянского фронте при Капоретто 24–29 октября 1917.
Не знаю, почему Вильсон может воплотить в себе все страдания и все вожделения народов, столь различных по их существованию и природе. Он позаботился о всех и удовлетворился лишь тем, что Америка за это отдаст все, что она имеет, до драгоценной своей жизни включительно. Прекрасно. Но прежде всего каждый народ хочет свое, а не то, что кажется хорошим чужому. И почему он все это может дать, он, временный руководитель сложной американской жизни. По какому праву он и американский народ намечают будущее устроительство и внутреннюю жизнь всего мира? Он, который почти три года смотрел бесстрастно, как потоками лилась человеческая кровь и гибло европейское достояние. Не ясно это мне, не ясны побуждения.