Заплатить за все

Зайцева Мария

— Горелый, ты тоже не перегибай…

— Да я еще и не начинал. Ладно, я сегодня добрый, потому просто вернешь мне назад то, что я тебе кинул за условку. В процентами за шесть лет, само собой. Чистый с тобой свяжется, скажет окончательную сумму.

— Но Горелый! Это реально не я! Это она! Почему ты только с меня спрашиваешь? И я не понимаю, я никаких дел с Рыжим… Мы просто встретились тогда… И все! Все!

Стас волнуется, повышает голос, его разбитый нос синеет от натуги, а Горелый смотрит на него и охреневает в очередной раз, думая, что бабы, все-таки, дуры. Ничем

другим не объяснить то, что Карина, мать ее, Михайловна, в свое время так увлеклась этим прыщом, что даже девку от него родила. Хорошо, хоть мелкая засранка вообще не в папашу, это прям счастье… Для нее.

Горелый даже не считает нужным реагировать на очередное доказательство того, что яйца у этого мудака только для украшения, вскидывает на него взгляд, и Стас послушно умолкает.

Какой покладистый. И чем, интересно, Рыжему не угодил? Тот любит, когда ему лижут…

— Про девчонку забудь, — спокойно продолжает Горелый, меняя тему, — про ее мамашу — тоже.

— Горелый, это мое право, как отца…

— Услышал? Признание электората как-нибудь по-другому будешь покупать. Если вообще будешь. А то я записи с места событий, как два мужика гоняют по двору маленькую девочку, уже в топе ютуба видел…

— Что-о-о???

— Ну а ты как думал? Двадцать первый век. Даже в деревне есть сотовые. И кто-то, похоже, побеспокоился выложить в сеть твои художества… Неаккуратно ты, Стасик… Это ладно, еще мои люди вовремя появились, от позора тебя спасли. И от статьи за киднепинг… Ох, хуевая статья… В зоне не любят, когда детишек обижают…

— А ты чего так переживаешь за Карину? — щурится неожиданно Стас, хотя слова про зону явно находят отклик в его душе, судя по стремительно бледнеющей роже, — спишь с ней? Вот сучка!

— Не твое дело, гнида, — почему-то Горелому, несмотря на смертельную обиду на прокуроршу и отчетливых хруст подошв по рухнувшему новорожденному миру, не хочется, чтоб этот урод полоскал ее своим грязным языком. — Надеюсь, повторять не надо? Про мелкую забудь. И про ее мать — тоже. Я за тобой посмотрю, чтоб не ошибся. А теперь бери своих покемонов и пиздуй отсюда по холодку. А то потом заморозки будут, расшибетесь на местных дорогах. Они ухабистые.

Стасик-пидарасик сваливает, булькнув напоследок разбитым носом, а Горелый садится в кресло и еще раз перечитывает присланную утром информацию от Чистого, нашедшего неплохого хакера, умеющего ломать зарубежные базы, и пытается правильно воспринять реальность. В которой прокурорша вообще, оказывается, не в связке со своим бывшим ебарем, а просто дурочка, которую подставили. И грамотно подставили, рассчитывая, что Горелый достанет ее из зоны и на этом успокоится.

Двойной гнида Стасик продал не только его, Горелого, причем задорого, не постеснялся, но и еще свою бабу, беременную от него в тот момент. Это какой же тварью надо быть?

Горелый только головой качает, удивляясь в очередной раз людской подлости.

Вроде, столько всего видел, а все охреневает…

— Горелый, там к тебе училка пришла, — стучится в дверь один из его парней, — пускать?

Горелый, успокаивая некстати ворохнувшееся сердце, хмурится, прикидывая,

надо ли ему это все?

Да, она оказалась не сучка. Просто баба. Обычная баба, видевшая в нем только тварь, зэка, животное, которому нельзя доверять. Которого надо опасаться. И умасливать, если тебе что-то от него надо…

Разочарование, которое испытал Горелый в это утро, настолько яркое, что затмевает все на свете.

И его мысли, его желания насчет нее кажутся тупыми и смешными. Недостойными нормального мужика.

Она, наверно, благодарить пришла…

— Нахуй ее, — коротко приказывает он молчаливо ждущему парню, и тот исчезает за дверью.

А Горелый смотрит в окно и думает о том, что сейчас все правильно сделал.

Нахуй ее, с ее благодарностью.

Просто нахуй.

Глава 26

Когда Горелый общался со Стасиком-пидарасиком и говорил про нормальных прокурорских, не гнид, он определенно знал, кого конкретно имел в виду.

Его будущий сват, прокурор Федотов Виктор Михайлович, щурится на огонь камина сквозь пузатый коньячный бокал, улыбается едва заметно чему-то своему. А сам Горелый, никогда особо не понимавший тонкостей коньячных букетов, вкусно дымит сигарой и тоже смотрит на огонь.

Такое, чисто мужское времяпрепровождение. Спокойное, молчаливое.

Разговор идет ленивый, не особенно серьезный. Поверхностный даже.

О семье, потому что теперь их родственные узы связывают.

Кто бы сказал Горелому еще пару лет назад, что у него прокурор будет в родне ходить… Интересно, Андрюха, братишка двоюродный, которого старший сын этого Федотова упаковал на пожизненное, чтоб об этом подумает, когда узнает?

Хотя на мнение брата, редкостного даже по меркам не особо праведной семьи Гореловых дегенерата, самому Горелому было глубоко похер.

Андрюха на свободе бывал чисто эпизодически и до своего фатального финального залета, так что они не особо общались. И отец Горелого тоже своего братишку, папашу Андрюхи, не уважал, всегда считая отморозком и гнидой. Когда-то этот урод умудрился воспользоваться тем, что брат был в армии, и продать все имущество родителей. И проебать его, естественно. Каким образом он это провернул, так никто и не выяснил, да и не стал выяснять. Старики к тому времени уже умерли, а брат служил в горячей точке как раз… И вернулся к разбитому корыту, имея из недвижимого имущества только могилы родителей. Брательник к тому времени уже на зоне загорал.

Вот такое охуенное семейное древо, да…

Интересно, прокурор, который все это в подробностях знает, счастлив, что они теперь родня?

Горелый в этом сильно сомневается, но молчит.

В конце концов, сын за отца не отвечает, а его Захарка — на редкость упертый парень вырос, сам, своими силами пробивающий себе путь.

Горелый не раз предлагал помощь, бабло подкинуть на открытие бизнеса и так далее, но единственное, что воспитанный правильным дедом парень принял от него, и то временно, так это видовую квартиру в новом доме, на пятом этаже.