Запрещенные друг другу
Шрифт:
Да потому что!!!
Когда послышался щелчок ремня, подтверждающий о том, что Вал тоже привел себя в порядок, Юля всё-таки подняла на него глаза, и горько улыбнувшись, наконец-то решилась на непростой разговор.
— Вал, нам нужно поговорить. И дело не только в Марине, вернее, в ней тоже, но… — сглотнула, не зная, с чего именно начать.
— «Но»? — выдохнул с шумом Вал, пытаясь унять метавшееся сердце. С ним всегда так. Стоило увидеть её — как сразу скачок давления. И не только в крови. В паху тоже становилось тесно, словно и не было недавней близости.
— Я хочу сказать, что… нам нужно… что это конец, — отступила она вглубь кабинета, выбрав
Трясло её так, что было даже видно невооруженным взглядом. Хотелось бы знать, почему? Разве он враг ей? Разве он способен навредить ей?
Прекрасно знал, о чем пойдет речь, однако не спешил подыгрывать. Пускай даже не надеется. Сама пришла. Снова. Каждый раз она попадала в его объятия по доброй воле. Как бы ни ломало, как бы ни влекло — он ни разу не взял её силой. Всё было добровольно. Всегда. Так в чем же тогда проблема? Почему после четырех дней абсолютной тишины она ворвалась к нему в кабинет и залепила пощёчину? Из-за женской солидарности? Похвально. Даже не сомневался, что Военбург приукрасит их ночь на свой манер, но… на что надеялась сама Юля? Что после её оглушающей подачи он признает свою «вину» и бросится к Марине с предложением? Этого она ждала?
Честно? Запутался. Видел, чувствовал, осознавал, что есть у Осинской к нему чувства. Что небезразличен, а что не так, почему осознанно отталкивает его, делает и себе, и ему больно — так и не смог понять. Если хреново, возникли проблемы, тогда зачем обрывать связь? Почему не рассказала, не поделилась наболевшим? Неужели думает, что он бы не помог?
Если же решила вернуться в семью — тогда к чему недавняя близость? Что-то типа дембельского аккорда? Тогда зря. Если она надумала и на этот раз включить заднюю — придётся разочаровать её. Или она сейчас объяснится, рассказав всё как есть, не таясь, в открытую, или ему самому придется поговорить с Глебом и добиться для неё свободы. Иных вариантов у него не было.
Спокойно присев на край стола, Вал скрестил на груди руки, и приготовился слушать очередную песню о том, что им нельзя, что это неправильно. Что ещё? Ах, да, что о них скажут люди. А ему наср*ть. Если уж на то пошло. И на людей этих, и на их мысли. Его на данный момент заботило сосем другое.
Юля опустила глаза, пряча встревоженный взгляд. Тонкие пальцы набросили на плечо кожаную шлейку сумки и принялись активно её комкать. Так рвалась поговорить, что теперь стояла и не знала, с чего начать. Не поймет ведь, воспримет в штыки. Вон, уже стал в оборонительную позицию, спрятавшись за скрещенными на груди руками. Помнила их силу, надежность. Так хорошо было в их власти, так волнительно. А ещё она не забыла, каково спать в их объятиях. Когда до испарины между телами, до не возможности пошевелиться. Удерживали её тогда мертвой хваткой, а ей было в кайф. Так бы и лежала в их плену всю жизнь, прижимаясь животом к крепкому мужскому бедру, припав щекой к широкой груди…
— Вот как? — нарушил Вал затянувшееся молчание, выдернув её из пелены воспоминаний. — Ты сама так решила или кто-то подсказал? — уточнил, продолжая рассматривать встревоженное лицо.
Юля оставила несчастную шлейку в покое, переключившись на обручальное кольцо. Заметив этот жест, Дудерев заметно напрягся, взгляд потвердел, а на щеках вздулись желваки. Еб*чее кольцо! Знала, как поставить его на место. Больше всего выбешивал именно этот кусок металла. Снять бы его, зашвырнуть как можно дальше, а взамен надеть свое и заклеймить собой в конце концов не только телесно, но и по всем человеческим законам.
— Наша близость была ошибкой, —
Дударев рассмеялся. Как-то зло получилось. Ну, смешна-а-ая. Да разве можно такое забыть? Наивная. До сих пор не поняла, с кем связалась?
— Жалеешь? — оттолкнулся от стола, сокращая между ними расстояние. Юля стушевалась, оглядываясь по сторонам. До боли знакомый кабинет, вот только не спрятаться в нем, не скрыться. Перехватит, задавит, пленит своей бешеной энергетикой и в который раз поработит её грешную душу.
— Не об этом речь! Что было, то было, нам лучше держаться друг от друга на расстоянии, — воскликнула, стараясь не смотреть на него. Куда бы пристроить глаза, чтобы избежать гипнотизирующего взгляда? Чувствовала себя кроликом перед удавом: не пошевелиться, ни вздохнуть.
— А знаешь? Я ни капли не жалею, — подошел к ней вплотную, с маниакальной жадностью вдохнув древесно-цветочный аромат её духов. — Всю жизнь бы тебя целовал. Всю жизнь бы любил и оберегал.
— Вал… — простонала, закрыв лицо руками. Хотя бы так спрятаться от него. Только что это даст? Всё равно уже отравлена им. Сколько не закрывайся, а сердце-то не обманешь.
Вздрогнула, снова ощутив на талии обжигающие ладони, и замотала головой, борясь с хлынувшей по коже толпой марашек.
— Так нельзя, понимаешь? Боже… — отчаянно вскинула руки, едва не плача. — Не заставляй меня делать выбор. Между своим счастьем и счастьем сына я выберу сына.
Дударев усмехнулся. Кривоватой вышла улыбка. С затаенной в уголках губ горечью. Как же ему захотелось в тот момент переломить её, стряхнуть хорошенько и заорать на всю глотку. Четыре дня… четыре долбанных дня он ждал от неё весточки, караулил у работы, приезжал в начало улицы, надеясь увидеть хотя бы мельком. Она же полностью игнорила его, запершись в четырех стенах, боялась показаться, отключила телефон. Неет, она может считать их отношения чем угодно, но он не отпустит её до тех пор, пока не будет озвучена конкретная причина.
— А как же я? М?! Ты? Только не надо сейчас застегивать, что ты нихрена ко мне не чувствуешь.
— Какая разница, что я чувствую к тебе! Пока есть Марина и её чувства к тебе…
— Засунь эту по*бень, себе знаешь, куда? — перебил её Вал, забрав руки. Ну что за божье наказание, а?
Юля сразу почувствовала холод. Пока держал — пока и находила силы бороться, противостоять. Отстранился — и сразу стало неуютно. Дурная зависимость. И где она только взялась?
— Но ведь это правда! Я не могу так поступить ни с ней, ни с сыном. Ты представляешь, что будет, когда она узнает о нас? — в горле запершило. Развернулась к нему спиной, борясь с подступившими слезами. Одному ему плохо? Ей тоже несладко. Да ей больно. Больно!!! Разве не видно? Сердце рвёт на ошметки, но и по-другому никак. Тут нужно рвать по живому и всё. Никаких шансов на светлое будущее.
Вал тронул её плечо, пытаясь успокоить.
— Юля, — позвал, прижавшись грудью к вздрагивающей спине, оставив руки при себе. Даже от такого контакта вело. Мысли путались, а во рту становилось сухо. Не ждал, что придёт. Уже и не надеялся. Но раз пришла — так просто не уйдёт. — Я всё понимаю. Тысячи семей рушатся, но люди учатся быть счастливыми. Давай и мы попробуем. Нужно только захотеть. Вместе мы всё сможем. Вместе мы сила.
Юля резко повернулась к нему, смахнув с лица не прошеные слезы. Грустная улыбка коснулась чувственных губ.