Запрещённый приём
Шрифт:
— Ты действительно хочешь, чтобы я ответила на твой вопрос?
— Я не задаю вопросов, ответы на которые не хочу слышать, Анита.
Я попыталась побороть в себе желание облизать губы, но была слишком занята контролем над собственным сердцебиением, чтобы отвлекаться на такие мелочи. Черта с два я ему покажу, что нервничаю.
— Для тебя наша работа — это законный способ потворствовать твоим жестоким фантазиям и получать за это деньги.
Он улыбнулся, и это была одна из самых лучших и нормальных его улыбок, что я видела. Она преобразила
— Именно так.
Я облизала губы и добавила:
— А еще ты как Тед. Тебе нравится проверять себя на прочность, выходить на охоту за по-настоящему опасной добычей, а нет ничего опаснее, чем охотиться на вампиров и оборотней.
Улыбка достигла его глаз и в них мелькнула радость.
— Я никогда не встречал женщины, которая понимала бы мужчин так, как это делаешь ты.
— Ну, я типа одна из парней.
Он кивнул. Улыбка начала угасать, превращаться во что-то более серьезное, но еще не жуткое.
— Для тебя это справедливо в большей степени, чем для любой женщины, которую я встречал.
Я пожала плечами, не зная, что ответить. Со стороны двери в помещение с камерами прозвучал голос:
— Эй, думаю, мне здесь помощь нужна. — Это был Вагнер, помощник шерифа, который сам когда-нибудь точно окажется за решеткой.
Я ответила, по-прежнему стоя у стены:
— В чем дело?
— Вы могли бы забить верлеопарда до смерти?
— Что? Почему вы спрашиваете? — Я отступила от стены и обошла Олафа, направляясь к двери.
— Потому что Бобби не двигается, и я вообще не уверен, что он дышит.
26
Бобби лежал на полу своей клетки. Я перевернула его на бок, чтобы он не захлебнулся в собственной крови, потому что Олаф сказал, что оборотни могут задохнуться. Класть Бобби на койку я не стала, потому что он весь был в крови и заляпал бы ее. Он уже должен был исцелиться, встать на ноги, начать ходить. Он был завернут в полотенце, и я не могла понять, дышит ли он. Обхватив обеими руками прутья решетки, я изо всех сил молилась, чтобы он шелохнулся.
Олаф коснулся моей руки, из-за чего я аж подпрыгнула и уставилась на него.
— Он жив, Анита.
— Откуда тебе знать?
— Я слышу, как бьется его сердце.
— Забыла, что ты теперь так умеешь.
Он положил свою ладонь поверх моей. Будь здесь достаточно пространства между прутьями, он бы наверняка взял меня за руку, но металл защитил меня от более интимного жеста — так же, как должен был защитить нас от парня, который лежал на полу клетки, избитый до потери сознания.
— Пожалуйста, может кто-нибудь из вас войти в клетку и проверить Бобби? — Попросил Вагнер.
Ньюман крикнул:
— Дюк, нам бы не помешали ключи от камеры!
Голос шерифа прозвучал в ответ чуть приглушенно:
— Я работаю над этим.
— Пожалуйста, скорее, Дюк! — Прокричал Вагнер.
— Ты чертовски сильно переживаешь за парня, которого сам же едва не убил. — Сказала я, используя свое обращение к Вагнеру как повод отстраниться от Олафа и подойти ко второй клетке.
Вагнер прижался к прутьям решетки, которая разделяла их камеры с Бобби, как будто так он мог коснуться его. Беспокойство помощника шерифа казалось таким же реальным, как и его недавняя истерика. Может, он просто чувствовал себя виноватым. Лично я чувствовала.
— Я знаю. Я вел себя глупо и психанул, мне жаль. Но Бобби не шевелился с тех самых пор, как вы оставили его на полу. Разве он не должен был начать двигаться, если бы все было в порядке?
— Должен. — Сказала я, и вдруг поняла, что боюсь не зверя Бобби, а того, что я могла с ним сделать. Я не была так же сильна, как полноценный оборотень или вампир, но я крепче человека. Я ударила Бобби изо всех сил. Я спасала свою шкуру, так что не могла позволить себе слабину. Я перегнула палку? Его тело не выдержало того урона, который я нанесла? Господи, это же будет пиздец, если я случайно забила его до смерти, в то время как мы изо всех сил стараемся спасти ему жизнь.
— Ты могла сломать ему шею? — Спросил Ньюман.
— Апперкот опаснее всего для спины, но Бобби после него вполне нормально двигался.
— Будь он человеком, я бы побеспокоился о черепно-мозговой травме. — Послышался голос Ливингстона со стороны двери.
— Вы про сотрясение? — Уточнила я.
— Оборотни вообще могут получить сотрясение? И если да, способны ли они исцелить его лучше, чем это делают люди?
— Он не мертв. — Сказал Олаф.
— Приятно это знать, но я никогда не видела, чтобы оборотень так долго исцелялся от таких повреждений. Если бы он не был серьезно ранен, он бы уже начал двигаться. — Заметила я.
— Он способен принимать биформу? — Спросил Олаф.
— Я не очень шарю во всей этой новой политкорректной терминологии. Мне казалось, что биформа — это про всех оборотней (понятие из области математики, которое говорит о наличии двух переменных у одной функции — прим. переводчика), а бипедальность — конкретно про получеловеческую форму, разве не так?
Олаф, казалось, немного поразмыслил над моим вопросом, после чего кивнул.
— «Бипедальность» подходит человеку-леопарду, но тот факт, что мы подняли эту тему, доказывает, что понятия «биформа» и «бипедальность» практически идентичны.
— Лучше уж так, чем все эти «териантропы» вместо оборотней и «элурантропы» вместо веркотов. Какие-то ребята без чувства юмора придумали это, потому что решили оскорбиться на «ликантропию» в адрес тех, кто не имеет отношения к волкам.
— У заключенного есть бипедальная форма? — Спросил Олаф.
Я покачала головой.
— Только животная, и, если честно, это был самый маленький зверь, которого я видела среди верлеопардов. Почти такого же размера, как самый обычный леопард.
— Значит, он слаб.