Запрещенный роман
Шрифт:
В конце недели Преображенский явился какой-то необычный. Быстро прошел в столовую, отстранив кинувшихся к нему детей, настороженно-вежливый, как будто не к Сергею Викентьевичу пришел, а в университет на свою кафедру...
Баба Таня наливала чай. Преображенский сел за стол молча. Он и сидя был выше всех, грустно поглядел на Сергея Викентьевича, наклонив свое апостольское лицо.
Юра не знал, как ему быть. Остаться или исчезнуть?
– - Пригласили меня, знаете, на так называемый философский семинар...
– сказал Преображенский, осторожно принимая свою
Юра исчез немедля. Он сразу понял, о чем пойдет речь. Об их семинаре, об их позорище...
То был последний семинар. По эстетике. Проверяющих тьма. Он, Юра, как аспирант, мог бы и не приходить. Но -- заявился; Галка Петрищева позвала, их бывшая однокурсница, которая брала отпуск на год и лишь теперь заканчивала. На Юрином курсе ее звали "Ай-Петри" за баскетбольный рост и ботинки сорок второго размера. Доклад драчливый, о современной драматургии.
А потом выяснилось, что ни одной из этих пьес она не читала. И даже удивилась: зачем? Воскликнула со свойственной ей искренностью:
– - Так по поводу этих пьес есть же постановление! Статьи в газетах!
Воспоминание о семинаре и заставило Юру мгновенно исчезнуть. Стыд какой!.. Галка опростоволосилась... А сам он? Из пяти пьес прочитал две, а вызвался обобщать... Пти-Хлестаков! С Пушкиным на дружеской ноге...
Когда он выглянул из-за рояля, где теперь стояла его раскладушка, Преображенского и Сергея Викентьевича в столовой уже не было. Они прошли в кабинет.
Юра погасил верхний свет и снова улегся. Из двери кабинета доносился басок Сергея Викентьевича. Да и самого его было видно. Дверь не закрыли. Точнее, закрыли, да она приоткрылась.
– - ...Тогда я распорядился подсчитать сколько художественной литературы должен проглотить за время обучения студент-филолог... Поделили количество страниц на часы, отведенные чтению. Знаете, сколько получилось? 43,3 страницы в минуту. Около страницы в секунду. Количество страниц, Ростислав Владимирович, исподволь переходит в качество мышления и... характера. Пять лет учебы и -- дурак. Законченный. Дипломированный. "Есть же постановление..."
Преображенский ответил что-то тихим, невнятным голосом. Саркастической ярости прославленного стиховеда, на которого ходили, как во МХАТ на Качалова, и помину не было. Юра то разбирал, то нет:
– - ...За чем пойдешь, то и найдешь... Коли свое мнение назвали "отсебятиной", за которую... Вот и мою "отсебятину" изъяли... "Теорию ассонансов"... 1922 года книжица, чем она им мешала?.. А в Москве, чувствую, густо запахло Охотным рядом...
"Он что, контрик?", -- мелькнуло у Юры, -- запахло, видите ли... Ишь ты!
Юра быстро лег, натянул одеяло на голову. "Неудобно все же подслушивать!" Но стало нечем дышать, и он снова выглянул.
Сергей Викентьевич, тучный, розовощекий, маленький, по грудь Ростиславу Владимировичу, почти утонул в кресле, закинув скрещеные ноги на палку.
– - О-ох! Время-времечко... Парттете ныне ветер в спину ураганный... Пинский Леонид Ефимович записку кинул из
– Приподняв вытянутые ноги (узкие короткие брючки запузырились у колен) Сергей Викентьевич постучал палкой по ботинку.
– - Мой эскулап накаркал: "У вас, говорит, Сергей Викентьевич, откладываются в пятках соли". Куда уж лучше! Теперь хоть по паркету скользи, все равно по соли... Никуда от этого не уйдешь! Наказанье Божье!... Яшу Гильберга, бывшего нашего студента, вызывали кой-куда, так он говорил...
Юра снова накрылся одеялом с головой. Наконец вынырнул.
– - ...При чем тут работа этого... бывшего студента Гильберга?
– - как-то встревоженно говорил Преображенский.
– - Не тащите его в университет! Хоть он семи пядей во лбу, не тащите!... Дружков его подобрали, сам он умен, опытен, ушел, и слава Богу... Умоляю, не тащите. Послушайте меня, старого идиота!...
Днем приехала Леля Светлова, новая помощница, которую он пристроил пока что на лаборантскую ставку. Привезла Юре пирожных, а Сергею Викентьевичу какой-то большой пакет, который просили передать...
Сергей Викентьевич раскричался:
– - Я им сказал, никаких бумаг мне не посылать! Я болен!.. Почему взяли?!
Побурчал немного, покряхтел; захотелось сказать Леле, на которой сорвал злость, что-либо приятное; сообщил, что пришло письмо от Яши.
– - Послали его в интернат, откуда директор сбежал. Мальчишки, как увидели его, знаете что закричали? "Ура-а! За шиворот не сможет хватать!" -Господи, воля твоя!
– - Сергей Викентьевич покачал головой.
– - И как он там управится, Яша твой...
– - Он вовсе не мой!
– - жестко произнесла Леля.
– - Эк вас!
– - с сердцем воскликнул Сергей Викентьевич (у дочери последний муж был третьим по счету, старик этого не одобрял).
– - Был у нас в университете профессор (он назвал имя), так тот брал со своей кафедры расписки: шуры-муры только после защиты магистерской диссертации. Умнейший был человек!
С Лелей шептались долго; она рассказывала вполголоса о книге американца Винера и о том, что на факультете хотят заняться математической лингвистикой... Сергей Викентьевич время от времени вздыхал: "Ох, пропишут ижицу..."
Проводив Лелю до двери, Сергей Викентьевич заперся в кабинете и открыл казенный конверт.
"Так и знал!"
В университете готовили торжественную научную сессию. Она посвящалась пятнадцатилетию сталинской конституции, и хотели, чтоб открыл ее академик Сергей Викентьевич Родионов.
Из-за этого Сергей Викентьевич и сказался больным. И вот тебе, достали...
"Господи, дай силы", -- пробурчал Сергей Викентьевич и, отхлебнув кофе, принялся читать "разработку" своей вступительной речи.