Запретный город
Шрифт:
Что за тусклая судьбина! Нет, Жар на такое не согласен.
Страж при северных вратах, завидев приближающегося юношу, взял свой жезл на изготовку — а ну как этот малолетний великан вздумает прорваться. Сила есть — ума не надо.
Но когда до ворот оставался какой-то десяток метров, Жар присел и принялся очень старательно расчищать и разравнивать песок. Потом из-под кусочка кремня появились очертания стен деревни, а затем возник и окружающий пейзаж. Когда набросок был закончен, Жар обвел тонкие линии заостренной палочкой и затем немного отошел в сторону, чтобы окинуть взглядом свое произведение.
Охранник успокоился, но не перестал следить за рисовальщиком, который трудился с изумительным спокойствием. Когда художника что-то в рисунке не устраивало, он стирал этот участок и потом вновь начинал вырисовывать недостающие подробности.
А когда стражу пришло время сменяться — в четыре часа пополудни, — Жар все еще работал над рисунком. И не оставил его до следующей пересменки караула, время которой настало в четыре утра.
Помощники, развьючивавшие ослов, издали бросали взгляды на великолепный рисунок, становившийся все обширнее и в то же время все подробнее и четче. И никто не смел потревожить молодого человека, видя его полнейшее безразличие к окружающему миру.
33
Приемный суд собрался перед вратами храма Места Истины. До начала заседания установили большой балдахин, чтобы уберечь престарелого писца Рамосе от жарких лучей беспощадного солнца.
— Опыт наш подходит к концу, — объявил Кенхир своим привычно сварливым голосом. — Неби считал, что Жар не согласится стать послушным, серым и безмолвным помощником, и он оказался прав; Неби предсказывал, что Жар заставит обратить на себя внимание тем или иным способом, и снова был прав: юноша нагнал страх на бездельников и заставил всех остальных своих товарищей шевелиться поживее; но Неби ошибся, полагая, что искатель забудет зов и удовольствуется возможностью властвовать над людьми. Вот уже два дня и две ночи он без перерыва рисует, и за все это время он выпил только пару глотков воды, предложенной ему стражем. Он способен на насилие, но, смотрите, вместо этого он показывает нам свою одаренность, располагая более чем скудными средствами. Не согласится ли на сей раз наше собрание услышать зов Жара?
Рамосе был готов согласиться, однако старший мастер артели сдаваться не собирался.
— Признаю, что я обманывался. Но совершенно неоспоримо, что все это творит сетова мощь, вселившаяся в этого мальчика и обитающая в нем; ясно также, что он не подчиняется никаким правилам. Мне он всегда представлялся немалой угрозой братству, и я бы предпочел, чтобы он отправился проявлять свою одаренность в какие-то иные места.
— Ты предложил нам план, и мы ему следовали, — возразил Кенхир. — Жар не попался в уготованную тобой ловушку, и ты должен переломить себя. Не забывай, что принять его мы можем, но эта процедура не необратима, и любое недостойное поведение влечет за собой наказание вплоть до изгнания. Введя искателя в свою среду, мы если и подвергаем себя опасности, то крайне незначительной.
— Прежде чем я выскажу свое окончательное мнение, — заявил Неби, — я хотел бы еще раз выслушать искателя. Пусть Жар вновь предстанет перед приемным судом.
— Согласен ли ты следовать за мной? — спросил мастеровой у молодого человека, который раз этак в десятый перерисовывал ворота деревни, добиваясь раз от разу все большей точности.
Жар поднялся.
Он ничуть не утомился и не испытывал никакой физической усталости, но уже не понимал, на каком свете находится. К миру помощников интерес он утратил, мир Места Истины оставался для него недоступным. Оставшись наедине с собой, уйдя в себя, он горел — его пожирало его собственное пламя. Чего ему бояться? Куда уж хуже?
Без единого слова он следовал за мастером, пока тот не довел его до храма и он не оказался перед приемным судом. Жар сел возле писца, не поднимая глаз на судей.
— Не злоупотребил ли ты властью, дурно обращаясь с помощниками? — вопросил его Неби.
— А есть ли оправдание для безделья?
— Никто не просил тебя предпринимать столь решительные меры. И такие резкие.
— Если вам по вкусу притворство, так это не по мне. Нет у меня привычки подкрадываться исподтишка.
— Это тебе гончар приказал вести себя так, как ты себя вел? — спросил Рамосе.
— Гончар — человек вялый. Он только за свою должность держится. И не хотел он тормошить своих подначальных. За все мои поступки отвечаю я сам, и больше никто.
— Хочешь стать начальником помощников? Вместо гончара?
— Хуже ничего для меня не придумали? Я и так возле самого Места Истины, рукой подать. А войти нельзя.
— Но тебе, кажется, пришлась по вкусу эта работа?
— Верно, меня затянуло, клюнул я на приманку. Как последний безмозглый дурак. Еще немного, и я утоп бы в этом гибельном пойле. Опьянел бы, и с концами. Но вот успел очнуться.
— Не означает ли сказанное тобою, что ты отказываешься стать помощником? — вмешался в беседу Неби.
— Я пришел сюда, чтобы стать рисовальщиком. Прочее мне безразлично.
— Ты что, не веришь, что дорога начинается с послушания?
— Пусть. Если это отворит врата.
— И ты думаешь, что твое поведение заслуживает нашего снисхождения?
Лицо Жара скривила жалкая усмешка.
— Да не надеюсь я ни на что! Но почему вы держите меня в подвешенном состоянии? Или принимайте, или прогоняйте.
— Что делать станешь, если мы тебе откажем?
Молодой человек надолго задумался.
— Все равно. Вы надо мной издеваетесь, и только.
— Есть ли у тебя еще какие-нибудь доводы? Новые причины, по которым мы должны были бы тебя принять?
— Нет иных причин, кроме одной-единственной: я слышал зов.
И один из мастеровых повел Жара назад, к главным воротам Места Истины. На той стороне молодой человек Начал стирать ногой свой немыслимо огромный рисунок. На этот раз его судьба точно решится. Отпихнет его братство — и идти некуда: нет другого такого места, где он смог бы осуществить себя и отыскать то, без чего жить ему незачем. Страха он не испытывал и лишь клял про себя судьбу, которая зависит теперь от милости судей, этих, в большинстве своем по крайней мере, узких, мелких душонок. Какие они там — несгибаемые, то есть негибкие, или суровые, то есть бесчеловечные, — какая, в сущности, ему разница, но как же им понять его устремления? Вырвавшись из западни, которой, что и говорить, оказался поселок помощников, Жар вновь почувствовал пламя, сжигающее его изнутри, — то самое, которое вело его в селение, и никуда больше. Это здесь, и нигде больше, ни в каком ином краю земли, может — должна! — расцвести его жизнь. Если ему откажут в будущем, если его оставят за оградой, скрывающей тайну, в которую он намерен проникнуть, надеяться ему будет не на что.