Запятнанная кровью ложь
Шрифт:
— Можно мне один глоток? — Она застенчиво улыбается, снова глядя на свои руки.
Я протягиваю ей коктейль:
— До дна.
Камилла ухмыляется и делает самый долгий глоток, который я когда-либо видел, затем возвращает стакан обратно. Это эквивалентно по меньшей мере пяти глоткам, но я не собираюсь быть тем, кто говорит гадости. Я улыбаюсь, когда она возвращает стакан и ставит его обратно в подстаканник.
— Тогда куда?
— Мне показалось, ты сказала, что хочешь домой. — Я поддразниваю: — Если только ты не передумала?
Она пожимает плечами.
— Может, я лучше посмотрю, куда ты ходишь, когда прячешься.
—
— Новое секретное место? — спрашивает она. — Я покажу тебе мое, если ты покажешь мне свое.
— Такое ощущение, что мы говорим не просто о тайнике.
— Вряд ли. — Она усмехается.
— Лгунья.
— Иногда.
— Всегда, — заканчиваю я.
Впрочем, я тоже лгун, причем худшего сорта. Эта бедная девушка, вероятно, не заслуживает того, что я делаю, заставляя ее снова влюбиться в меня из-за войны между ее женихом и мной. Интересно, остались ли у нее ко мне чувства после всего? Даже несмотря на ее неповиновение, я знаю, что она это делает. Мне нужно заставить его заплатить. Я хочу его гребаной крови. Не имеет значения, через кого мне придется пройти в процессе.
— Я думаю, тебе придется снять кое-что из одежды, если ты хочешь увидеть, куда я иду, когда мне хочется спрятаться.
Милла усмехается:
— Конечно, давай.
— Ты поймешь почему.
Частный пляж, на который я хожу один, чтобы «поднять себе настроение», находится в уединенном месте. Не многие люди знают о нём; они не ходят туда, потому что это частное место. Он принадлежит многоквартирному комплексу прямо на пляже, и так случилось, что я являюсь владельцем одного из них.
Дорога до пляжа короткая, и я паркуюсь на своем месте, подальше от посторонних глаз. Я не утруждаю себя парковкой у комплекса, так как не хочу пока раскрывать все свои карты. Я не хочу раскрывать ей свой самый сокровенный секрет. Этого и так достаточно. Камилла оглядывается по сторонам широко раскрытыми глазами, вбирая все в себя.
— Может быть, мне действительно нужно немного принарядиться. — Она морщит свой милый маленький носик. — За исключением того, что твоя машина слишком мала для этого.
— Тогда откинь сиденье назад.
Она делает, как я говорю:
— Все еще тесновато. Я должна снять все и снова надеть купальник.
— Все? — Спрашиваю я, приподнимая бровь.
— Я не могу выйти на улицу, здесь слишком много песка. Он засыплет меня с ног до головы. — Она раздраженно фыркает. — Повернись, чтобы я могла переодеться.
— Я не могу повернуться. Для этого слишком мало места. Кроме того, зачем мне оборачиваться? Я видел все, что только можно было увидеть.
— Только не при дневном свете.
— Держу пари, так даже лучше.
Я не отрываю от нее глаз и не собираюсь извиняться за это. Она раздевается, и эти великолепные зеленые глаза, переливающиеся всеми цветами радуги, угрожают остановить мое сердце. Я наконец-то вижу их при дневном свете и никогда в жизни не был так очарован. Она как будто околдовала меня своим гипнозом, и я, кажется, не могу отвести взгляд, когда она снимает бюстгальтер. Следующими идут ее леггинсы, и я оглядываю ее тело, чтобы увидеть упругие сиськи с маленькими темными сосками. Пирсинг на ее сосках мерцает, когда на них отражается солнце, и она ухмыляется, прежде чем я перевожу взгляд на ее обнаженную киску. Я облизываю губы и отвожу взгляд, пытаясь восстановить самообладание,
Камилла надевает купальник, и я узнаю об этом только по шаркающим звукам на заднем плане. Она открывает дверцу, чтобы выйти из машины, и я хмурюсь.
— Я собирался открыть дверь для тебя!
— Какой джентльмен. — Саркастически говорит она, ожидая меня. — Ты всегда был таким старомодным.
Она говорила мне это раз или два, и мое сердце всегда замирало.
Я выхожу из машины и запираю на ключ, затем беру Камиллу за руку. Она пытается незаметно отпустить меня, но я не позволяю ей. Вместо этого я веду ее по заросшей тропинке к маленькому пляжу. Солнце отражается от воды, делая ее прозрачно-голубой. Она смотрит на нее так, словно никогда ничего подобного не видела. Я думаю, что она, вероятно, никогда и не видела. Такую красоту трудно найти.
Мне больше всего нравится на этом пляже то, что у него мелководная сторона с небольшим количеством волн, затем насыпь посередине, которая обрывается в глубокую воду. Волны яростно разбиваются о берег, угрожая в любой момент сровнять его с землей, но этого никогда не происходит. Иногда это напоминает мне о том, что я всегда стараюсь быть сильным.
— Вау, — ахает она. — Так вот куда ты ходишь?
— Каждый раз, — честно отвечаю я.
Я даже не знаю, зачем я рассказал ей об этом месте, зачем показал ей, как сюда добраться. Долгие годы это было моим секретом, и я не хочу, чтобы кто-то еще знал о нём. Она бы не показала Лео, где это, верно? Она бы не посмела привести его сюда? Вот что я получаю за то, что проявил слабость, за то, что снова отдал ей частичку своей жизни.
Неуверенность в себе.
Я ненавижу это чувство. Подавляющее, бесполезное чувство, которое заставляет тебя чувствовать себя совершенно вышедшим из-под контроля. К черту это чувство.
— Это великолепно, — говорит она, направляясь к воде.
Ты великолепна.
Я сбрасываю джинсы и нижнее белье, мой телефон лежит в заднем кармане, затем снимаю рубашку, идя за ней совершенно голый. Она не оглядывается. Это меня немного бесит.
Заходя в воду, Камилла плещется в ней, затем переходит в более глубокую часть пляжа прямо перед берегом. Все еще не так глубоко, но она и не такая высокая. Я помню, как мы были дома у Ильи, и она не могла достать до дна бассейна, поэтому мне пришлось держать ее на глубине. Это был первый раз, когда я коснулся ее задницы. Я скучаю по тем дням.
— Давай, залезай! — кричит она, оборачиваясь. Ее лицо полностью меняется, когда она видит меня, стоящего на берегу, а у моих ног плещутся ласковые волны. Она прикусывает нижнюю губу, когда я захожу в воду и направляюсь к ней, намеренно позволяя увидеть себя целиком. Ее взгляд задерживается на замысловатых узорах всех моих татуировок, особенно на груди и руках.
Как только я подхожу к ней, она остается неподвижной, пока не опускаюсь ниже, поднимаясь до ее уровня, пока мы не оказываемся лицом к лицу. Крошечные веснушки покрывают ее щеки и нос, а глубокий изгиб верхней губы, как у купидона, дразнит меня, напрашиваясь на поцелуй. Я стараюсь не обращать внимания на мелкие детали, которые делают ее той, кто она есть, но это трудно, когда она добровольно передает их. Не то чтобы я не запомнил каждый дюйм ее тела.