Заражение души
Шрифт:
Ему нужно отдохнуть, и тогда он почувствует себя лучше. «По крайней мере, физически», — прошелестел в глубине его сознания подлый голос. «Тебе всегда становишься лучше. Все лучше, и лучше, и лучше. Доволен?»
В щели между тяжелыми занавесями, стянутыми золочеными веревками, вздымались к горизонту покрытые снегом красные черепичные крыши Праги. Вдалеке в мягком зимнем свете сквозь тонкий туман нового снегопада расплывались рогатые башни Пороховых ворот и Храм Девы Марии перед Тыном. День только начался, но уже близился к концу. Скоро темнота снова окутает город.
Тристан прижал обе ладони
Это было забавно, потому что он никогда им не был. Даже не был праведником. У него была такая возможность, но он ее упустил.
В конце концов, он должен что-то сделать со своей внешностью, кардинально изменить ее. Не потому, что он хотел, чтобы другие люди воспринимали его более серьезно, а чтобы избавиться от стольких постоянных напоминаний о его прошлом, о вещах, ушедших и забытых. Теперь его отражение было всего лишь призраком того, кем он мог бы быть. Не пора ли двигаться дальше?
Босые ноги Тристана стали замерзать, когда приятное тепло после душа медленно испарилось. Он чувствовал себя измученным и не таким молодым, каким выглядел, на его плечах лежала призрачная ноша. И это никогда не пройдет.
****
В конце концов, Тристан решил, что пьяный волшебник был веселым, хотя и немного чокнутым, и слушал его с удовольствием, особенно когда тот стал рассказывать сказки. Тристан любил сказки и надеялся, что когда-нибудь станет героем одной из них.
Кроме того, ему больше нечем было заняться. Поезд медленно тащился через долину в Карпатах, и виды, какими бы захватывающими они ни были, не сильно изменились за последние два часа или около того.
«Была такая история, — мечтательно произнес мужчина, — старая история о так называемой Черной школе во Франконии и Сэмундусе Ученом, который приехал туда учиться из Исландии. В те дни он еще не заслужил своего прозвища. Он был просто любопытным молодым человеком, жадным до знаний, включая искусство черной магии. Школа была очень похожа на современную, Шоломанс, Домданиэль или любую другую, тоже сплошная секретность и дисциплина, за исключением того, что ее директором был сам дьявол. Она находилась глубоко под землей, и дневной свет никогда не проникал в нее. Практическая предосторожность. Видите ли, ученики учились там читать книги, написанные алыми буквами, которые светились в темноте. Волосатая серая рука появлялась из-за стены каждый день, принося еду, но никто другой не отвлекал от занятий. Курс длился три года, и ни одному студенту не разрешалось покидать школу в течение всего времени, пока он там находился. Дьявол не брал платы, но было известно, что, когда придет время ученикам покинуть подземелья, он оставит себе самого последнего из них.
Когда подошла очередь класса Сэмундуса, никто не горел желанием быть последним, но Сэмундус вызвался, к всеобщему облегчению. И вот дверь отворилась, и в комнату ворвался дневной свет. Ученики выходили один за другим, отбрасывая за собой длинные тени. Сэмундус шел в самом конце шеренги. Но когда дьявол потянулся, чтобы схватить его, Сэмундус сказал: «Слушай, я не последний! Разве ты не видишь того, что позади меня?» И он указал на свою тень на стене. Дьявол попытался схватить его, и Сэмундус проскользнул мимо. Но с тех пор он жил без тени,
****
Теперь Тристан понимал, что его доброжелатель, вероятно, был связан той же клятвой, что и он. Заклинание молчания. Он не мог сказать ничего более ясного и старался изо всех сил, давая крошечные подсказки, как мог. Бедняга. С тех пор Тристан ни разу его не видел. Работал ли он по-прежнему на Шоломанс, или его привычка пить, а также предостережение молодежи от выбора собственного пути привели его к неприятностям?
Сознательно или нет, но Тристан последовал его совету. Он был лучшим. Это всегда было его целью.
«И зачем», — вдруг задумался он. «Что толку в этом теперь?»
Он был изгнан, лишен права использовать заклинания, которым его учили, а их было впечатляюще много. У него отняли годы, потраченные на их изучение. Он был вынужден изобретать колесо каждый раз, когда ему требовалось новое заклинание, использовать талисманы в качестве дополнительного источника силы. Он должен был отдыхать после истощающих вспышек энергии, которых требовало каждое заклинание.
Он чувствовал себя калекой.
И все же это не заставило его свернуть с выбранного пути. Почему он все еще работает магом, если это стоит ему таких усилий? Просто чтобы доказать, что он не побежден?
Но он знал, что это так. Он застрял в мире нелицензированной магии, оккультистов-любителей и сомнительных артефактов, продаваемых на антикварных черных рынках.
Тристан презрительно поморщился. Слабак, неспособный начать жизнь заново, цепляющийся за искалеченные и изуродованные останки своих прежних мечтаний.
Он с радостью заглушил бы раздражающий голос в своей голове, повторяющий все это снова и снова. Тристан обычно заставлял его замолчать, включив проигрыватель и погрузившись в обманчиво мирную пустоту музыки, сборники друидских бардов или византийских хоралов. Что-нибудь. Но сейчас он должен быть настороже на случай, если что-то все-таки случится. Наушники были плохой идеей.
Все было тихо, и это, конечно, было хорошо, лучше, чем бесконечное разнообразие звуков в дешевых гостиницах, к которым он привык — сердитые голоса, хлопанье дверей и прочий непонятный грохот. Но нежелательные мысли все охотнее скользили в пустоту, лишенную звуков, и оседали там.
Тристан включил телевизор, но большинство международных каналов транслировали коронацию Овейна III, нового короля Уэльса, Шотландии и Англии. Что еще? Какие-то незначительные культурные новости из Кордовского эмирата, что-то об открытии дворца Алькасар для широкой публики после долгих реставрационных работ. Прогноз погоды. Объявления. Опять реклама. Опять коронация…
Тристан вздохнул и нажал кнопку выключения.
Он ненавидел ждать. Так было всегда.
Ранняя темнота окутала город своими пурпурными бархатными складками. Новый снегопад приглушил оранжевый свет уличных фонарей. Вид, обрамленный оконным стеклом, напоминал размытый пейзаж, нарисованный близоруким художником. Никаких четко очерченных линий, только чернильные тени, бесконечно переходящие одна в другую.
В желтом свете прикроватной лампы комната была полна теней. Тишины. Бездействия.