Заражение
Шрифт:
Солдаты, не сговариваясь, развернулись и торопливо поспешили обратно в лес.
Окрестности деревни Кедвавом, расположение воинской части «N», строительный батальон, 22 сентября 1991 года, 18 часов 30 минут.
Немолодой грузный офицер без кителя и галстука, с расстёгнутым воротом форменной рубахи, из-под которого виднелась гражданская майка, сидел за старым обшарпанным письменным столом в своём кабинете и пил чай из огромной фаянсовой кружки. Рядом на столе лежал открытый полиэтиленовый пакет с печеньем из местного «Военторга». Офицер посмотрел на часы. Ну, где доклад? Поесть по-человечески невозможно, одни идиоты кругом! Снова на смене наряда дежурные по части принимают друг у друга недостатки, болваны. Не принимать
— Разрешите войти, товарищ майор? — В приоткрывшуюся дверь заглянул один из офицеров части.
— Разрешаю! — ответил он, отодвигая пакет с печеньем.
В кабинет вошли двое офицеров, один из них держал в руках журнал приёма-сдачи дежурств.
— Товарищ майор, капитан Загнидзе дежурство по части сдал! — доложил первый.
— Старший лейтенант Курляндский дежурство по части принял! — подхватил второй.
Майор молча протянул руку, забрал журнал приёма-сдачи, некоторое время изучал записи и принялся распекать подчинённых.
— Почему запись о наличии на складе объекта «М» вчерашняя? — Командир части переводил взгляд с одного офицера на другого. — Не понял! Что, за весь день не нашли ни одного булыжника?
— Товарищ майор, начсклада отсутствует по болезни, некому сводку давать… — доложил старый дежурный, — сегодня после обеда ушёл в санчасть, ещё не вернулся, я дважды за ним бойца посылал.
— И что значит «пропали Лом и Ярик»? — Комбат недовольно поморщился. — Вы что, на солнце перегрелись, что ли?
— Виноват, товарищ майор! — вытянулся новый дежурный по части. — Я так записал, не знал, как зафиксировать… Это клички собак с подсобного хозяйства.
— Тоже с цепей сорвались? — нахмурился майор, вчитываясь в журнал.
— Так точно, — ответил старый дежурный, — ещё вчера. До сих пор не появились. И там ещё… — он немного замялся, — там ещё две чушки пропали, товарищ майор. Я думал, может, бойцы украли да забили на шашлык, отправлял людей на поиски. Всю часть перевернули, и даже близлежащий лес прочесали, но никаких следов. Странно это как-то. У нас девяносто процентов личного состава родом из мусульманских республик. Им по религии свинину есть не положено. Они скорее собак бы съели, а тут — чушки пропали… И начсвинарника говорит, что свиньи вторые сутки ведут себя беспокойно…
— Отлично! — подытожил комбат. — Просто лучше и быть не может! За три дня пропадает шесть собак, теперь свиньи сбегать начали. У нас тут, конечно, стройбат, но хочу напомнить вам, товарищи офицеры, если вдруг кто-то из вас запамятовал, что военно-строительные войска являются частью Вооружённых Сил. Это воинская часть, а не дом открытых дверей!
Майор гневно ткнул книгу приёма-сдачи в руки новому дежурному:
— Замполита и Зампотыла ко мне! — И, обернувшись к старому дежурному, сурово добавил: — Рапорт мне обо всех пропажах через полчаса! Подробный! И объяснительную от начальника подсобного хозяйства! Свободны!
Офицеры козырнули и торопливо покинули кабинет комбата. Майор потянулся за кружкой. Бардак да и только. Нужны ежовые рукавицы, чтобы навести в части порядок, но возиться со всем этим комбату было откровенно лень. За восемь лет практически безвылазного сидения в этой и богом и чёртом забытой глухомани к службе у комбата выработалась крайняя степень отвращения. Какой смысл надрываться и разбиваться в лепёшку, делая из стада не понимающих по-русски и двух слов дехкан более-менее результативное подразделение, если никто не оценит его усилий? Начальству всё равно наплевать на затерянный в тайге стройбат, лишь бы он там был, хотя бы на бумаге, и уже отлично. Никто не желает служить в такой заднице, от которой до ближайшего города с аж стотысячным населением добрых сто тридцать километров по убитой таёжной дороге, гарантированно преодолеть которые можно только зимой, когда замёрзнут многочисленные болота.
Эта должность для комбата была сродни пожизненному заключению. Работай, не работай — результат неизменно будет одним и тем же: будешь рулить этой задницей до пенсии, и нет ни малейшего шанса отсюда выбраться. Часть имеет хорошие показатели — отлично, командир на своём месте, пусть и дальше его занимает. Если показатели плохие — тем более пускай сидит, не дорос ещё до перевода. За долгие годы службы комбат отлично уразумел этот нехитрый принцип начальства и давно уже перестал напрягаться на службе, чтобы не усложнять себе жизнь. В отличие от СССР, его часть не разваливается, и то хорошо. Остальное не волнует командование, почему же тогда оно должно волновать его? И сентябрьское происшествие только укрепило комбата в этом мнении. Когда у рядового Джуманиязова в буквальном смысле съехала крыша и он убежал в тайгу, где его нашли с изувеченной рукой в совершенно недееспособном состоянии, что произошло? А ничего. В другом месте разразился бы грандиозный скандал, но его, комбата, лишь пожурили в короткой телефонограмме. Джуманиязова увезли в госпиталь и списали, а через пару недель о случившемся никто и не вспоминал. И не удивительно. Стройбат в глуши — какие ещё есть вопросы? Так что проявлять давно потерянный к службе интерес майор не собирался. Но вот хорошенько выдрать начальника подсобного хозяйства следует, списывать свиней столь откровенно наглым образом — это уже перебор. Если не хочет делиться, то заменить его на более сообразительного прапорщика — дело двух минут.
— Разрешите, Леонид Константинович? — Входная дверь отворилась, и на пороге показался начальник медицинской службы.
— Входите, Павел Андреевич, — разрешил майор, бросая взгляд на часы, — что-то вы сегодня припозднились.
Главный медик батальона, ещё совсем мальчишка, недавно окончил Военно-медицинскую академию. Он не прослужил в его части и двух лет, однако комбат сознательно выделял его из общей массы офицеров. Всё-таки медицина, единственный хорошо квалифицированный врач на весь батальон и заодно на добрые километров восемьдесят вокруг. Случись что непредвиденное, кроме него обратиться будет не к кому, до ближайшего госпиталя, мягко говоря, очень далеко, а учитывая творящийся в армии бардак с этой делёжкой Советского Союза, вертолёта можно и вовсе не дождаться. Вот и получается, что пацан-начмед, да местная знахарка бабка Полина из деревни Кедва и есть всё здешнее здравоохранение…
— Работы много, — ответил начмед, — к тому же я хотел переговорить с вами с глазу на глаз.
— Присаживайтесь, — комбат указал медику на стул, — я, кстати, собирался вам звонить. Что там стряслось с начальником третьего склада? Дежурный докладывает, его весь день нет на службе.
— Об этом я и хотел с вами поговорить, — начмед достал из папки лист бумаги и протянул его комбату, — вот сводка за прошедший месяц. Почти весь личный состав части жалуется на жёлтую сыпь в области живота…
— Постойте, Павел Андреевич, — остановил его комбат, — вы же говорили, что она абсолютно не вредна, не заразна и не представляет собой никаких поводов для беспокойств. Насколько я помню, вы сами объявили это незначительной аллергической реакцией организма на непривычные климатические факторы. Разве не так?
Хоть начмед и был на особом положении, а расслабляться ему давать не стоит. Эдак он тут со своими гениальными идеями дров-то наломает. Комбат читал начмедовскую сводку и всё больше хмурился. Совсем пацан не понимает, чего творит. «Подозрение на неизвестную потенциально опасную эпидемию»… «требуется проведение широкого спектра углублённых исследований»… сбор анализов, консультации со специалистами из окружного госпиталя… отправка образцов в Ленинградскую Военно-медицинскую академию… Да уж, совсем зарапортовался парень.