Зарево над Волгой
Шрифт:
Иван Лукич до боли в пальцах смял телеграмму. Теперь у него нет отца… От этой мысли сдавило грудь, сердце бешено заколотилось, на глаза навернулись слезы. «Мне надо ехать в Сталинград, надо, — забилась в голове одна-единственная мысль. — Пойти снова к генералу армии, доложить об отце, может, отпустит? Нет, лучше напишу в Москву Жукову, он должен мне помочь!..»
4
С утра командующий Западным фронтом генерал армии Жуков был в Ставке, где обсуждалась обстановка на сталинградском
— Что ему доложить, товарищ генерал армии? — спросил дежурный.
— Я завтра утром снова буду в Ставке, так что не беспокойтесь.
Жуков поспешил к выходу, но дежурный Генштаба окликнул его:
— Одну минуту, тут для вас есть письмо, на конверте написано: «Лично товарищу Жукову». — И дежурный вручил его Георгию Константиновичу.
Жуков положил письмо в свою папку, сказав, что прочтет его в штабе фронта, вышел во двор и, садясь в машину, кивнул водителю:
— Поехали!..
День выдался дождливый, и, когда машина выбралась на проселочную дорогу, кругом блестели лужи. Пришлось сбавить скорость. «Дворники» работали неутомимо, очищая стекла от грязи. Мысли Жукова вернулись к беседе в Кремле. Сталин был не в духе, и генерал армии больше слушал его, чем говорил сам, хотя и высказал верховному свои предложения по усилению Сталинградского направления войсками. Сталин одобрил их, заметив, что, когда из Сталинграда вернется начальник Генштаба Василевский, он распорядится принять эти предложения к исполнению. С минуту верховный молчал, потом вдруг заговорил о Харьковской операции.
— Так в чем вы усматриваете причину поражения наших войск под Харьковом? — спросил он.
Жуков ответил без раздумий:
— Маршал Тимошенко недооценил силы краматорской группы немцев — это одна причина. Другая, я считаю ее главной, состоит в том, что у нас на юго-западном направлении не были сосредоточены необходимые резервы Ставки, о чем я уже докладывал вам.
Какое-то время верховный молчал, и думалось ему невесело. Тревога за судьбу Сталинграда не угасла в нем, а еще более обострилась, она чем-то напоминала ему ситуацию под Харьковом, хотя напрямую об этом Жукову он не сказал.
— Во время переговоров с маршалом Тимошенко в середине мая, — вновь подал голос Сталин, — я выразил ему серьезное опасение в отношении краматорской группы немцев. Но он заявил, что эта опасность преувеличена и нет основания прекращать начатую операцию. То же самое я услышал от члена Военного совета Хрущева. Зря я, однако, не настоял на своем. Значит, в этом деле есть и моя вина. — Он подошел к карте. — Как бы подобное не случилось под Сталинградом.
Не случится, товарищ Сталин, хотя ситуация сложилась весьма тревожная, — ответил Жуков.
«Переживает вождь, город-то носит его имя», — подумал сейчас Георгий Константинович,
Наконец она въехала во двор штаба фронта и замерла. Жукова встретил начальник штаба генерал Соколовский.
Командующий фронтом вошел в свой кабинет, умылся с дороги холодной водой, и усталость как рукой сняло. Вытирая полотенцем лицо, в зеркале увидел, как появился адъютант.
— Что у тебя, дружище? — весело спросил Георгий Константинович.
— Вас приглашают к столу.
— Иду!..
«Вот теперь можно и прочесть письмо, присланное «лично товарищу Жукову», — решил Георгий Константинович, когда вернулся к себе, отобедав. Он лег на диван и надорвал конверт, из которого вынул листок. «Дорогой Георгий Константинович! — читал он про себя неторопливо. — Очень прошу Вас помочь мне уехать на Сталинградский фронт. Родом я из этого города, в нем сейчас находятся мои родители. А по профессии я танкист, есть у меня боевой опыт, так что буду уничтожать фашистских варваров, не щадя своей крови и самой жизни. Мое начальство мне отказало, осталась надежда на Вас. Вчера получил телеграмму от мамы, что во время бомбежки немецкой авиацией тракторного завода погиб мой отец. Погиб прямо у своего станка. В Гражданскую войну он оборонял Царицын. Теперь мне сам Бог велел отомстить фашистам за своего отца.
Прошу Вас, товарищ генерал армии, помогите.
Капитан Иван Бурлак, командир танкового батальона».
«Сухо и строго, без особых эмоций», — отметил про себя Жуков. Он перевернул листок на другую сторону и там прочел постскриптум. «Вы, наверное, удивитесь, отчего вдруг Вам написал некий капитан? Так вот я участвовал в боях на Халхин-Голе летом 1939 года в составе 11-й танковой бригады, командовал ею комбриг Яковлев. В бою с японцами в районе Баин-Цаган отличилась и наша бригада. В то время Вы командовали 57-м особым корпусом. Помню, как Вы вручали танкистам награды. Из Ваших рук я получил медаль «За боевые заслуги». Может, вспомните?.. Вы тогда даже спросили: “Отчего, лейтенант, у тебя зеленые глаза?” Они и вправду у меня зеленые».
Жуков отложил письмо в сторону. Невольно нахлынули воспоминания. На реке Халхин-Гол, где он командовал 57-м особым корпусом, который вскоре был развернут в 1-ю армейскую группу, он прошел боевое крещение, и люди не забыли его, один из них — танкист Иван Бурлак. Храбрый парень. Надо ему помочь…
С утра Жуков был в Ставке, а когда решил там все дела, заехал в Генштаб к Василевскому. Тот сидел за столом и что-то писал.
— Привет, дружище! — с ходу бросил Георгий Константинович. — Как съездил, точнее, слетал?
— Без происшествий, — улыбнулся Василевский. — Вот готовлю отчет верховному. Я тебе нужен?
— Как обстановка на Сталинградском фронте?
— Пока наши войска держат оборону. — И начальник Генштаба коротко посвятил Жукова в обстановку на Сталинградском направлении.
— Скоро там всем будет жарко. — Жуков протянул Александру Михайловичу письмо. — Прочти, пожалуйста, оно вернуло меня в тридцать девятый год…
Василевский читал про себя, а Жуков курил.