Зарницы смуты
Шрифт:
Смотритель библиотеки был мертв. Лежал на полу в луже крови, с перерезанным от уха до уха горлом.
Остановив у входа, кукловод приказал марионетке положить его на пол. Затем отправил на улицу. Сам подполз к выходу и, прислонившись к стене, осторожно выглянул во двор.
«Как я и думал! Мучители, что бы их всех… — Убийцы оказались темнокожими и высокими, в мешковатых штанах и свободных крутках с капюшонами, отороченными мехом. — Караулили меня? Что ж, пора расплачиваться».
Первый мучитель резким движением всадил нож в грудь соратнику. Тот закричал, непонимающе уставился в лицо напарнику.
Удар… Еще удар… Еще…
Так ничего и не понявший человек упал на живот, заливая кровью брусчатку. «Марионетка» бросил нож, обернулся и пошел к библиотеке.
«Надеюсь смогу удерживать его в узде до самых трущоб…»
Боль в плече нарастала, несколько раз тащивший кукловода на закорках мучитель сбивался с шага, начинал бормотать какую-то околесицу. Невидимый поводок потихоньку спадал, если убийца освободится, придется туго.
Решив, что дольше ждать нельзя, Валиадо приказал «скакуну» остановиться. Через мгновение темнокожий вскрыл себе глотку, оглашая узкий переулок между двумя четырехэтажными постройками булькающими хрипами и свистом.
— Ублюдок поганый, — прохрипел кукловод, приподнимаясь. — Чтоб тебя крысы обглодали.
Он с удовольствием пнул бы мертвеца, но сил не осталось. Пришлось идти, привалившись здоровым плечом к стене, и просто уповать на удачу. Хотя эта вертихвостка в последнее время совсем от Валиадо отвернулась…
Боль разливалась огненной рекой. И если вначале ныла лишь рана, то теперь жар охватывал всю левую сторону тела. Язык распух, горло то и дело перехватывало; Валиадо прикладывал все силы, чтобы не поддаться панике. Наконец, когда смерть приблизилась достаточно близко, обдав ледяным дыханием, он доковылял к трущобам. Дождь промочил одежду, сумерки сгустили вечерние краски; в воздухе сильно пахло дымом и влажной грязью.
— Что-то случилось, дяденька? — Как всегда, едва переступив незримую границу, он натолкнулся на ребенка-проводника, что всегда обретались где-то неподалеку.
В этот раз его встретила девчонка; настолько тощая, что, казалось, очередной порыв ветра просто унесет ее в другие края. Вместо платья — старый сюртук с пришитыми рукавами, на ногах большие сапоги, стянутые у голенища веревкой.
— Мне нужен лекарь, — пробормотал Валиадо.
— Ну так идите в кварталы к богатеям! — хмыкнула оборванка. — У нас не богадельня.
— Нельзя… — вяло ответил он. — Разве у вас коновала нет?
— Пять крусанов, — ответила маленькая нищенка.
— Возьми все, — кукловод сунул руку в карман и вытащил горсть момент. — Бери, чего вылупилась!
Кукловод был плох. Лицо приобрело землистый оттенок, волосы у корней поседели, он тяжело дышал. Женщина — все почему-то называли ее Матерью, — время от времени прикладывала ему ко лбу смоченные дождевой водой компрессы и поила чем-то густым и темным из старого костяного стакана.
— Его отравили, — низким, почти горловым голосом сказала она, когда Риасс подбежал к тряпичному тюфяку, громоздившемуся на ложе из потемневших от старости и влаги бревен. — Оружие смазано ядом. Дождевая вода, посланная небом и природой, сдерживает жар. Но ему будет сложно выкарабкаться.
—
— У всех ремесленников свои секреты, а у каждого лекаря — свое мастерство, — отмахнулась Мать.
— Давно он без сознания? — толстяк порылся в поясной сумке и вытащил флакон из дорого карохарского стекла, в котором бултыхалась вязкая жидкость бордового цвета.
— Попросил разыскать паренька, обретающегося возле прохода с улицы Сирени, выпил чарку отвара из маковой соломки, дурманящей муки и пепельной соли, а потом уснул. Сон лечит, как вы, надеюсь, знаете.
— Я лекарь в седьмом поколении, — довольно напыщенно, на взгляд Ларта, ответил Риасс. — Знаю. Но… никогда не видел, чтобы человек, отравленный этим ядом, засыпал. Обычно все ограничивается бредом, галлюцинациями и забвением разума.
— Умные слова, — усмехнулась женщина. Лицо ее было жестким, некрасивым. Тяжелый подбородок, нос с горбинкой, узкие губы. Ларт с детства считал, что люди с узкими губами — злые.
— Вы тоже разговариваете не как оборванка… В каком монастыре вас обучали?
— Поразительная настойчивость, — Мать хохотнула. — Может, вначале отведем смерть от вашего друга, а потом уж поговорим по душам?
Ларт согнал с перевернутой бочки какого-то подростка в потрепанном гвардейском мундире, явно снятом с чужого плеча, уселся и поставил перед собой меч. Сложил ладони на шарообразном оголовье и оперся на них подбородком. Так и сидеть удобнее, да и местные должны видеть, что у него есть кое-что пострашнее кулаков. Переживал ли он за Валиадо? Скорее — да. Клогарт если не привязался к этому угрюмому и несчастному человеку, то, по крайней мере, привык.
Риасс взялся за дело. Отвинтил резную крышку со стекляшки и вылил жидкость в стакан. Затем залил содержимое кипятком и отправил туда щепотку размолотого моха. Пар повалил густой, в нем чувствовался терпкий аромат паленой травы и каких-то сладких и острых специй, коими так богат восток.
Лекарь чему-то улыбнулся, вынул из сумки бумажный конверт.
— Личинки? — догадалась Мать. — Старомодно.
— Может и так, — толстяк бросил в стакан конверт и легонько прижал ступкой. — Зато действенно…
Ларт поморщился, когда Риасс выловил из получившегося варева клубок переплетенных личинок. Они были светло-розового цвета, в слизи отвратительного вида; так и хотелось плюнуть.
— Где рана? — деловито спросил Риасс.
Мать приподняла край шкуры, которой был укутан кукловод, указала на пропитавшуюся кровью и гноем повязку на плече. Ветер донес до Клогарта сладковатый запах тления. Воин поежился.
— Личинки вычистят рану, — пояснил лекарь. — Малютки — творение колдунов. Одно из немногих, способное принести пользу. Жрут только пораженные гнилью мясо и мышцы, а их слизь — лучшее обезболивающее. Какое-то время рука будет оставаться неподвижной, но это небольшая плата за жизнь. К вечеру влейте в глотку Валиадо еще вашего отвара. Я приду затемно и принесу еще червей, у меня запас большой.