Зарубежный детектив (1989)
Шрифт:
— Помню.
— Руины после бомбежек. Кирпичные развалины и первая молодая зелень. Я и сейчас помню тех желтых пушистых гусят, которых видела в тот день. Множество их разгуливало среди кустов. Грело солнце. Неожиданно налетал ветерок и ворошил волосы. Анита сидела в коляске, а я думала: «Какое счастье — весна! А впереди нас всех ждет чудесное лето, меня, нашу малышку и моего милого мужа». Я чувствовала себя самой счастливой женщиной в мире. И именно в этот день он не вернулся домой, как обычно, к обеду.
— Не вернулся?
— Да, такого никогда не бывало. Он никогда не опаздывал, он всегда… Я приготовила мясное рагу с картошкой и кашу из саго с ягодным киселем на сладкое. Позвонила на фабрику, и там мне сказали, что он ушел с работы, как всегда. Впервые он пришел домой в восемь часов. Он двигался какими-то странными зигзагами. Подойдя к двери, ухватился за косяк, в его глазах я прочла, что ему тяжело, что его мучают угрызения совести. Таким я его раньше никогда не видала. Я поняла, что он пьян, от него разило пивом. Единственно, что он произнес: «Они не захотели меня слушать». — «Кто?» — спросила я раздраженно, с тревогой. «Дирекция».
Позднее, когда мы уложили Аниту спать, я сварила крепкий кофе, и мы смогли посидеть в гостиной, чтобы спокойно поговорить обо всем… Тогда он и рассказал мне, что был в дирекции и сообщил о своих подозрениях. Но его и слушать не захотели, сказали, что сами всем займутся, но в общем-то и речи быть не может о том, чтобы прекратить выпуск продукции именно теперь.
— А он не говорил, к кому именно обращался?
— Поскольку он не назвал никаких имен, сказал просто: «дирекция», значит — имел в виду одного–единственного человека…
— Кого же?
— Хеллебгоста. Самого директора.
— Который позднее отрицал, что ваш муж сообщал ему что бы то ни было?
В ее глазах вспыхнул огонек.
— Да, именно так.
Ее кулачки судорожно сжимались и разжимались, и те кровавые годы снова застучали в ее висках.
— А на следующий день… — у нее перехватило дыхание — а на следующий день… все кончилось, оборвалась и моя жизнь, Веум.
Я молча кивнул.
— А ведь был прекрасный весенний день! На небе ни облачка. Ярко сияло солнце, но когда он ушел на работу, мне было не по себе из-за происшедшего накануне. Оп ушел такой подавленный и огорченный, и я уже не сомневалась, мне стало так страшно, потому что я…
— Потому что ты…
— Мне всегда бывало так страшно, когда на фабрике назревал конфликт. А в тот день я была убеждена, что он решился на забастовку, что будет призывать людей прекратить работу, если дирекция не уступит.
— Но ты ведь знаешь…
— Нет, я не знаю, что произошло в тот день, ведь Хеллебюст был в Осло, поэтому Хольгер не смог переговорить с ним еще раз, и вот… А когда они позвонили мне и сказали… — она перевела дыхание, — я держала в руке телефонную трубку и меня как будто парализовало…
Она сидела, склонившись над чашкой с кофе. Указательный палец осторожно скользил по ее краю, будто лаская. Она произнесла тихим голосом:
— С тех пор я живу одна. — Она посмотрела на меня, как мне показалось, с вызовом. — Не правда ли, смешно, когда женщина, которой скоро шестьдесят, рассуждает о любви?
— Нет.
— Ты молод, и время сейчас иное. Все изменилось. Люди бросаются от одного брака к другому, не знают покоя… Но находят ли они время, чтобы любить по–настоящему? Или мне просто повезло быть в числе тех, кому довелось пережить настоящую, большую любовь. Немногим это дано. Я так любила Хольгера, а когда его не стало, я ощутила пустоту. Образовался вакуум, который уже ничто в жизни не могло заполнить. Понимаешь?
Я внимательно вгляделся в ее лицо. Ее никто не целовал с 1953 года, с тех пор ее не захватывали водовороты и омуты чувственных наслаждений, потому что ей это было уже не нужно. Потому что все это она уже испытала. Это звучит романтично и несколько старомодно, но каким-то удивительным образом я чувствовал, что понимаю ее, и что между нами есть родство душ, когда мы сидим вот так, напротив друг друга в этой маленькой кухоньке. Женщина, которой почти шестьдесят, давно не знавшая любви, и начинающий седеть мужчина с чувством безграничной тоски, недавно поселившейся в нем.
Я спросил:
— А чем занимается твоя дочь?
— Анита? Она работает в детском саду в Ладдефьорде. Она любит детей, но своих у нее нет. Она не замужем. Снимает здесь маленькую квартирку в мансарде, часто приходит ко мне обедать, как и раньше.
— Как она перенесла утрату?
— Трудно сказать. Она ведь была совсем маленькой, когда все случилось. Многого не понимала. Но начинала истерически рыдать, если я хотела уйти куда-то вечером. Наверное, боялась, что и я исчезну так же, как отец. Но я часто думаю, что тяжелее для нее было мое нервное расстройство и эта проволочка с выплатой по страховому полису и все это злословие, обвинения против Хольгера, расследования, бесконечные и безрезультатные встречи с страховыми агентами фирмы, адвокатами, полицейскими. Прошло пять или семь лет настоящего кошмара, и только тогда наконец все утихло, и мы снова смогли жить как все нормальные люди. То, что потом она стала такой неуравновешенной, наверное, связано с этим.
— А что с ней?
— Да нет, ничего особенного. Ведь в наше время у каждого свои проблемы. У нее тоже. Мне кажется, сейчас нет ни одного ребенка без душевной травмы.
— Возможно.
— Я, наверное, старомодная женщина.
Она замолчала. Уличный свет отражался в стеклах ее больших очков, и это как-то отдаляло нас, казалось, что она смотрит на меня с улицы сквозь оконное стекло.
— Скажи мне, — спросил я, — ты говорила с Хеллебюстом о случившемся?
Она кивнула.
— Я писала ему много раз. Умоляла рассказать, что же действительно произошло, признать, что Хольгер обращался к нему и сообщал об утечке. — В ее голосе послышалась горечь. — Он ни разу не удостоил меня ответом.
— Конечно. У всех директоров есть одна общая черта. Они никогда не признают своих ошибок.
— Я пыталась звонить ему, но мне так никогда и не удалось поговорить ни с кем, кроме его секретарши.
— Алвхильде Педерсен?
— Да, вероятно. Не запомнила ее имя. Как-то в порыве отчаяния я решила прийти к нему в приемную, сесть у двери, чтобы заставить его выслушать меня. Но они не нашли ничего лучшего, как вызвать полицию, и я была вынуждена разговаривать с полицейскими чиновниками. К тому же очень скоро фабрика была ликвидирована, и Хеллебюст уехал за границу.