Зарубежный детектив
Шрифт:
Но реакция этого образцового гражданина и добросовестного наладчика приборов поразила даже Ковачева и всех его видавших виды коллег. Разумеется, прежде чем войти в дом, они предъявили ордер на арест и на обыск. Хозяин отреагировал так, как если бы Петев, его любимый и уважаемый кум, привел нескольких подвыпивших приятелей поздравить его с днем рождения. Любезный, улыбающийся, он приветливо пригласил всех в дом и объявил в самых почтительных тонах, что он всецело к их услугам. Он хорошо их понимает, просит не стесняться и со своей стороны готов сделать все от него зависящее, дабы они с успехом выполнили свою служебную обязанность. При этом он едва заметно усмехнулся.
Столь же учтиво, хотя и гораздо сдержанней, держалась его супруга Евлампия. И лишь изредка в ее глазах вспыхивали ледяные искры ненависти.
Петров даже не спросил, как водится, чем он обязан таким вниманием к своей скромной персоне. Всем своим поведением он как бы говорил: «Не хочу проявлять излишнее любопытство. Оставляю вам самим убедиться, что вы ошиблись. А когда вы решите, что это возможно, то сами скажете, что вас привело в наш дом».
Осмотр всех помещений — жилых комнат, чердака, гаража, отдельного чулана в углу двора, всего садика — продолжался несколько часов. Первые, хотя и поверхностные поиски оказались безрезультатными. Правда, обнаружили черный чемодан, его нашел Консулов запиханным в один из гардеробов. Однако чемодан был совсем пустой!
К десяти часам вечера осмотрели буквально все, но ничего изобличающего не нашли. Неужели у Петрова не было никаких вещей, аппаратов, денег, необходимых для шпионской деятельности? А где содержимое черного чемодана? Невероятно, чтобы Морти и таксист возились с пустым чемоданом! Возможно, резидент скрывает вещественные улики где-то на стороне, у сообщника, или закопанными в земле. Или, может, у себя на работе? Для начала генерал предпочитал объяснить отсутствие Петрова на работе его внезапной болезнью.
Ковачев распорядился отложить обыск на другой день, решив привлечь сюда научно-технический отдел. Понятых отпустили по домам, все двери опечатали и оставили двух часовых. А Петрова и жену разместили в отдельные камеры. Негласное наблюдение показало, что Евлампия долго не могла успокоиться и задремала едва лишь перед рассветом. Петров же сразу уснул сном праведника. Или у этого человека были железные нервы, или... Нет, он не был невиновным. Но почему чувствовал себя таковым?..
Обыск продолжился на следующее утро, после того, как эксперты привезли свою сложную и разнообразную аппаратуру. Каждую вещь разглядывали поштучно, книги перелистывались страница за страницей, мебель тщательно измеряли в поисках потайных мест. Стены прослушивали ультразвуковыми аппаратами, магнитометры ощупали каждый квадратный дециметр, в ход пошли специальные рентгеноскопы и гамма-детекторы.
Лишь к обеду удалось обнаружить первый тайник — в дымоходе одного из каминов. Тогда обследовали другой камин — и там тайник. Место было выбрано достаточно традиционно, и, разумеется, при вчерашнем обыске оба камина осматривали: и газеты жгли — тяга была идеальной, и железную гирю со щеткой — главное орудие-трубочистов — пускали в ход — никаких препятствий не встретилось. Да, тайники располагались в традиционном месте. Но конкретное решение отличалось необычностью и точностью исполнения всех деталей.
В средней части дымохода была устроена параллельная выемка, где хранилось шесть пластмассовых контейнеров. Электромотор этого маленького лифта опускал контейнеры к нижнему отверстию камина (а оно было не в комнате, а в подвале!), где можно было спокойно открыть дверцу и распоряжаться контейнерами.
Ни единый мускул не дрогнул на лице Петрова, когда начали подробно записывать в протокол содержимое всех шести контейнеров. Один был заполнен купюрами по двадцать, сто и пятьсот долларов. Второй — болгарскими левами, но он был неполон. Из остальных контейнеров извлекали приборы — многочисленные, разнообразные и подчас непонятные даже специалистам. То было в буквальном смысле последнее слово в области микроминиатюрной электроники — аппараты для шифрования и дешифрования, аппараты, способные «сжать» шифрограмму и «выстрелить» ее за считанные доли секунды. Обнаружили и два радиопередатчика — один коротковолновый, для дальних связей, другой работал только на ультракоротких волнах, так что бессмысленно было подслушивать радиопеленгаторами, когда его задействуют для связи с некой дипломатической миссией в пределах Софии...
IV. КТО ТЫ, ГРАЖДАНИН ПЕТРОВ?
Допросы начались на другой день после завершения всех формальностей с обыском. Петров до самого конца так и остался как бы любопытным наблюдателем. Все происходящее в его доме вроде и не касалось самого хозяина, хотя и было крайне интересно. И только под конец обыска он ввел в свою роль несколько стыдливых ноток деликатного раскаяния.
Первый допрос Ковачев и Консулов проводили вместе. Роли распределили так: Ковачев будет вести официальный допрос, а капитан, удобно расположившись в кожаном кресле возле стола, станет наблюдать за резидентом. И вмешиваться будет лишь в крайних случаях.
Когда старшина ввел Петрова, тот смиренно застыл в дверях, взглядом уперся в ковер, руки вытянул по швам, точно ему предстояло выслушать смертный приговор, сел он лишь после третьего и даже немного резкого приглашения Ковачева, да и то лишь на самый краешек стула.
На формальные вопросы по установлению личности отвечал ясным голосом гораздо подробней, чем требуется для протокола. А когда Ковачев предложил ему рассказать о своей преступной деятельности, он опустил еще ниже голову, прошептав еле слышно: «Виновен!» Казалось, от отчаяния он готов был биться головой о стену.
Столь скорое признание вины было, разумеется, обнадеживающим, но явный налет театральности не обещал ничего хорошего.
— Я знаю, слышал, читал в криминальных романах, — спокойно начал Петров, — что в данной ситуации положено обращаться к вам казенным словом «гражданин». И все же прошу вас от всего сердца, позвольте называть вас «товарищи». Поверьте, я искренне чувствую вас товарищами в испытании, которому меня подвергла судьба.
— Хорошо, хорошо, — поспешил его успокоить Ковачев. — Не возражаю. Чем же вы хотели бы поделиться с вашими новыми товарищами?
— Я человек чистосердечный. И сам не могу понять, почему ранее не пришел к вам с повинной. Но за ночь я все переосмыслил и понял, что единственный путь для меня — чистосердечное раскаяние.
— Похвальная идея, — уже серьезно сказал полковник. — Приступайте к чистосердечному раскаянию.
— Два месяца тому назад я случайно бродил по Русскому бульвару и возле магазина иностранной литературы познакомился с двумя иностранцами, похожими на супружескую пару. Я искал одну техническую книгу, они — альбом с красотами Рильского монастыря или с болгарскими иконами. Я постарался подобрать им подходящие издания. Они довольно сносно говорили по-болгарски. Когда мы вышли из магазина, я предложил им посидеть в кафе-мороженом при гостинице «Болгария». Говорили мы, как водится, о разных пустяках и условились встретиться на другой день. Встретились. Я предложил осмотреть на моей машине живописные окрестности Софии. Была, помню, суббота, и поездка удалась на славу. Обедали мы в мотеле «Белые березы». Расплачивались за обед они. По этому пункту я с ними чуть было не рассорился, но в конце концов уступил этим милым людям. Я рассказывал за обедом о Софии, они интересовались, чем я занимаюсь, с кем живу. Уверен, что я был первым болгарином, с которым они разговаривали здесь. И я не видел оснований скрывать что-то о себе или о своем образе жизни...