Зарубежный криминальный роман
Шрифт:
Шульц-Дерге хватает бутылку, наливает и заискивающе лепечет:
— Странно, но до сих пор я считал вас примитивным человеком. Теперь я знаю что вы обладаете большим запасом ума.
Бертон поднимает стакан:
— Если кто-то появляется вовремя с деловым предложением, то вряд ли он примитивный человек.
Издатель поднимает голову. Их взгляды встречаются. «Это не Бертон, — думает Шульц-Дерге. — Бертона вовсе не существует. Передо мной сидит властитель, и кто этот властитель, знает один Бог».
— Итак? — спрашивает Бертон, отставляя в сторону стакан. — Вы задолжали мне ответ.
— Эндерс, — говорит Шульц-Дерге. — Антоний Эндерс, фабрикант грампластинок, кандидат в мертвецы — экономические, конечно.
— Позвоните ему, — приказывает Бертон сухо, твердо и надменно.
Шульц-Дерге качает головой.
— Нет смысла. Он не пойдет на это. Он в долгах по горло и знает, что это — его последний шанс.
— Тогда подождем, пока вы оба урегулируете свои дела, — решает Бертон.
Через две минуты открывается дверь. Входит блондин и Вендлер.
— Все ясно, — докладывает блондин. — Я провожу его немного, чтобы он не наделал глупостей.
Бертон кивает.
Вендлер и блондин выходят из дома.
Бертон обращается к Шульцу-Дерге:
— Тогда все решено. Вы пойдете со мной?
— Я не знаю… — Шульц-Дерге колеблется. — Если вернется моя жена, она будет волноваться. Кроме того, мне неприятно…
— Я понимаю, — говорит Бертон. — Но не забудьте, в чем дело. Закажите такси. Не сюда. По крайней мере, через три улицы. И наденьте мои солнцезащитные очки, чтобы вас не сразу узнали.
XV
Повесть Уиллинга, значительную часть которой Шульц-Дерге уже продиктовал и которую Бертон держит в кармане во время своей поездки с Шульцем-Дерге к Эндерсу, продолжается так:
«Теперь я находился вместе с Джейн на буксирном тросе Бертона. Мы подъехали ко дворцу Шмидта и Хантера с задней стороны. Со двора мы вошли в вестибюль, а оттуда — в лифт. Парень с пистолетом сопровождал нас троих: Джейн, Бертона и меня. Вероятно, нам предстоял допрос. Мое положение было ясным. Я понимал, что мне придется признаться в попытке бегства — но помимо этого я не вымолвлю ни слова. Я решил заранее отрицать свои намерения.
Шмидт встретил нас в большом помещении, похожем на кабинет. Он сидел за письменным столом и заканчивал свой завтрак. Поднос, на котором безобразным натюрмортом громоздились холодные закуски и горячие блюда, был немедленно вынесен слугой. Шмидт поставил около стола бутылку виски, отодвинул в сторону пустой стакан и по очереди оглядел нас. Его лицо было багрово-красным. На лбу и висках в толстых жилах пульсировала кровь.
— Ступай в свою комнату, — сказал он Джейн. Его голос звучал тем мягким родительским тоном, который я никогда не слышал от него.
Джейн не двинулась с места. Она села напротив него, бледная, с неприступной твердостью во взгляде, поймала его угрюмый взгляд и резко возразила:
— Я останусь.
Он достаточно хорошо ее знал, чтобы игнорировать ее мнение или пытаться с ней спорить.
Неизвестный мистер Хантер, который наряду с мистером Шмидтом являлся моим шефом и больше всего на свете любил одиночество — если не принимать в расчет любовь к деньгам — предпочел и на этот раз держаться подальше от наших переговоров.
Лицо Бертона, как всегда, было бледным и неподвижным — едва заметно шевелилась только левая бровь, что случалось очень редко, в особых обстоятельствах, когда он ожидал чрезвычайно напряженного развития событий.
С недовольным видом Шмидт расстегнул пиджак и обнажил большую часть своей безупречно белой рубашки. Его тучное тело колыхалось от ритмичных вдохов и выдохов. Он откинулся в кресло.
— Мистер Уиллинг, мы просим вас дать нам объяснения.
Наступает решительный момент, — пронеслось у меня в голове. — Теперь я либо потеряю все, либо выиграю последний шанс».
Чтобы придать словам, которые я собирался сказать, больше веса, и прежде всего создать у обоих иллюзию, что я вполне серьезно уверял их в своем желании по доброй воле защищать интересы фирмы, я поднял голову, выпрямился и заговорил:
— Прежде всего, я постарался добросовестно выполнить поручение мистера Бертона. Я проник незамеченным в спальню четы Гольдмунд, положил пакетик под кровать и сделал несколько снимков ковра, который висел на стене.
После такого вступления я вынул из фотоаппарата кассету с засвеченной пленкой и протянул ее Бертону.
— Затем я поехал в Эстервилл, чтобы проверить, верны или нет мои подозрения.
— Какие подозрения? — хрипло перебил меня Бертон. Он поднял голову и пронзительно уставился на меня.
Я искоса взглянул на Джейн, которая внимательно вслушивалась в нашу беседу.
— Что оригинальные ковры Исаака Порфирогенетоса продаются в Эстервиллском «Джайэнт Стор», — сказал я.
Левая бровь Бертона едва заметно двинулась вверх. Он осмотрел свои пальцы и сделал вид, будто готов заснуть от нашего скучного разговора, но потом передумал и спросил меня:
— С какой стати у вас возникло это подозрение?
— В торговом зале «Антиблистера» тоже висит ковер, который, по-видимому, своим появлением обязан магазину Порфирогенетоса. Как я выяснил, ковер куплен в «Джайэнт Стор» у фирмы «Шмидт и Хантер». Я напал на след и пошел по нему.
Шмидт сложил на животе руки. Казалось, он боялся, что его перегруженное жиром тело лопнет от дыхания или собственной тяжести.
Бертон спросил:
— Значит, вам удалось положить пакетик в обозначенное мною место, а потом вам пришла в голову мысль сыграть роль частного детектива?