Защитник (в сокращении)
Шрифт:
Джон Чен был коррумпирован.
Страдая от низкой самооценки, Чен любил быть в центре газетной шумихи — на этом-то обычно Коул и играл. Он давал Чену информацию, которая позволяла тому совершить крупный прорыв в расследованиях, чего без этой информации не случилось бы. А каждый такой прорыв означал интерес средств массовой информации; мало у какого криминалиста был такой медиапрофиль. Чена более десятка раз цитировала газета «Лос-Анджелес таймс», у него брали интервью различные программы новостей местного телевидения, и его дважды приглашали техническим консультантом на съемки фильмов по сюжетам, в основе которых лежали его расследования. Чен, которого в этой жизни интересовали преимущественно деньги и женщины, в настоящее время ездил на «порше». Женщины его покуда избегали.
Коул свернул на скоростное шоссе I-10, чтобы совершить пятнадцатимильный бросок через Лос-Анджелесский залив. Примерно на середине пути зазвонил телефон: Пайк.
— Это Уилсон или Дрю?
— Мендоса и Гомер убиты.
Коул безумно удивился. Мендоса и Гомер — хищники, их не должны убить. Они захватили Уилсона и Дрю. И если хищники убиты, то у кого же их жертвы?
— А Уилсон и Дрю?
— Ничего не известно. Мендосу обнаружили в канале у бульвара Вашингтон, Гомера — в машине на северном конце канала. Если копы что и нашли в машине Гомера, то мне не сказали. — Пайк вкратце рассказал, как именно они были убиты, отчего Коулу стало еще больше не по себе.
— Когда это случилось?
— Скажу позже. Меня тут хотят допросить.
— Ты — подозреваемый?
— Я и Уилсон. Ничего страшного, общие вопросы.
— Появился кто-то третий, Джо. Тот, кто поцарапал окно.
— Я понимаю. Я об этом думаю.
Пайк прервал звонок.
Коула увлек транспортный поток, его одолевали все более темные мысли.
Приехал он рано и двадцать минут ждал приезда Джона.
Чен так быстро скользнул на пассажирское сиденье машины Коула, что будто бы с неба свалился. Он был в черных очках и натянутой на самые уши бейсболке.
— Кажется, меня никто не видел, но ты лучше поезжай. Может быть, за мной следят.
Всегдашняя паранойя Чена.
Коул выехал на дорогу, полный решимости сделать эту поездку покороче. Новость насчет Мендосы и Гомера заставила его еще больше опасаться за судьбу Смита и Дрю Рэйн.
Коул протянул руку за спину, достал с заднего сиденья пакет и положил на колени Чену. Больше было некуда: высокий и тощий, Чен, втиснутый на пассажирское место, заполнял собой все пространство.
— Что там?
— Бокалы, две банки из-под колы, всякое такое.
Чен заглянул в пакет:
— Многовато. У меня же план, дружок. Столько дел, что вместо резерва — сплошные задолженности.
— Не опережай событий. Здесь должны быть отпечатки двух человек, мужчины и женщины. Отпечатки женщины должны быть на дезодоранте. Мужчины — предположительно на бокалах. Если они достаточно четкие, то много времени это не займет.
Чен почему-то не обрадовался.
— Я же не говорю, что не смогу этого сделать. Я просто думаю как. Это займет несколько дней.
— Дней? Это слишком долго. Мне нужно срочно.
Чен посмотрел вверх, словно что-то подсчитывая.
— Для Джо?
Коул кивнул.
Чен поерзал, то ли устраиваясь поудобнее, то ли потому, что нервничал. Снова заглянул в пакет, потом посмотрел на Коула огромными совиными глазами.
— Когда я с вами только познакомился, я страшно боялся Джо. Буквально все в нем меня пугало: такой ужас, уличный монстр. Но из всех людей, с которыми я имел дело, он относился ко мне с наибольшим уважением. — Чен поднял пакет. — Так что я найду способ это сделать. Поворачивай. Я начну немедленно.
Добравшись до своего офиса, Коул вывалил на стол содержимое коробки Смита.
Он быстро понял, что большая часть бумаг относится к бизнесу Смита: накладные, счета, договор об аренде. Коул искал предыдущий адрес, но все приходило на адрес закусочной.
Он перешел к денежным документам. Два счета в Ирландском национальном банке, отделение Венеция. Открыты восемь месяцев назад. Сберегательный был открыт с депозитом в девять тысяч шестьсот долларов, из которых две тысячи ушли на то, чтобы открыть расчетный. Первое уведомление было послано Смиту на абонентский ящик в почтовом отделении Венеция, а следующие семь, в том числе и самые последние, на адрес закусочной.
В этой коробке не было ничего старше этих счетов, открытых восемь месяцев назад, никаких личных документов и вообще ничего такого, что связывало бы Уилсона Смита с Луизианой или любым другим местом на Земле. Как если бы этот человек родился восемь месяцев назад с девятью тысячами шестьюстами долларов на депозите. Ни одной бумажки с упоминанием имени Дрю Рэйн, ничего, имеющего к ней отношения. Словно ее вообще не существует.
Все про Дрю Рэйн и Уилсона Смита было неправдой.
Среди других бумаг обнаружился телефонный счет с номером закусочной. Коул набрал номер и услышал голосовое сообщение: закусочная «Сэндвичи Уилсона навынос» сейчас закрыта и откроется в ближайшее время; часы работы… Голос был женский; Коул подумал, что это, вероятно, голос Дрю. Хороший у нее голос. Приятный, дружелюбный, с едва заметным южным акцентом. Уютный, домашний голос, от которого вдруг защемило в груди.
Коул любил одну женщину из Луизианы. Дело у них так далеко зашло, что Люси со своим восьмилетним сыном переехала к нему. Это была авантюра, из которой ничего не получилось, и Люси с сыном вернулись в Луизиану. Так решила Люси, а не Коул. Коул бы прожил с ней всю жизнь.
Поймав себя на том, что думает уже не о Дрю Рэйн, а о Люси Шенье, Коул посмотрел на часы. Люси сейчас должна быть у себя в офисе или в суде. Она была адвокатом весьма успешной фирмы в Батон-Руж, и Коулу пришло в голову, что она могла бы помочь. А еще ему пришло в голову, что это просто предлог для того, чтобы услышать ее голос.
Коул набрал номер и после соединения услышал механическую музыку. Гарри Коник-младший, фортепьяно. Он ждал так долго, что Гарри уступил место Брэнфорду Марсалису, когда наконец она сняла трубку.
— Привет! Прости, что заставила ждать так долго. У меня был клиент.
При звуках ее голоса тепло разлилось у него в груди, хотя, когда он набирал номер, его мучили смутные опасения и чувство неловкости. Он старался не звонить ей слишком часто — но из-за нее, а не из-за себя. Не хотел давить, не хотел надоедать.