Зашифрованные маршруты
Шрифт:
Человек! Первый человек, встретившийся нам в этой проклятой заколдованной тайге! В волнении мы вскочили на ноги и закричали охрипшими голосами. Захрустел валежник, качнулись ветки, и к огню вышел небольшой сухонький человек: «Стластвуй, люди. Моя охотник. Сетене мою звать». Я определил, что он удэгеец. Сетене, указывая пальцем на моих людей, спросил: «Экспедис?»
– Нет, не экспедиция, груз везем срочный.
– Куда, начальник?
– К Байкалу надо выйти.
Старик вдруг вскочил на ноги:
– Совсем, совсем не туда идете. Кто так покасывает?
Я указал на Мулекова.
– Твоя шибко плохо покасывает.
Я посмотрел на лохмотья, в которые был одет удэгеец.
– Сетене, - спросил я, - а ты как сюда попал, тоже заблудился?
– Один сдесь живу, совсем один. Давно ушел я с Амура. У меня все умерли с голоду. А купеза Порошин шибко плохой человек, требует: дай белка, дай соболь.
– Тайгу, Сетене, знаешь?
– Мало-мало снаю.
– Где мы сейчас находимся?
– Моя курить пудет и говорить пудет.
– Он вытащил из-за пояса тонкую, сделанную из корня древовидного вереска трубку, отвязал от пояса кисет и, не торопясь, стал набивать трубку пахучим табаком.
– Моя думает, люди совсем нигде не находятся.
Хворостиной он стал быстро чертить возле самого костра. Нарисовал извилистую линию. Против нее - неровный эллипс. Я сразу же понял, что это Байкал.
– Сдесь, - он ткнул хворостиной в извилистую линию, - вода, море, оке-а-ан.
– Как оно называется?
– По-русски совсем запыл.
– Охотское?
Он быстро закивал головой:
– Та-та-та, - начальник хорошо сказала.
Про себя я ужаснулся: выходит, что все время мы или кружили на месте, или шли в противоположную сторону.
– Твоя, начальник, толжна путь тержать вот так, - он прутиком провел по земле, - каждую речку пересекать.
Он повернулся к Мулекову:
– Твоя плохая провотник, совсем нигте не вела.
– Сетене посмотрел на одежды бойцов.
– Холодно скоро пудет, как идти пудете?
– Подогнув ноги под себя, он горестно качал головой: - Снег пудет, лошадь кушать нечего пудет.
Я подал ему кусок медвежатины. Он вежливо взял, почтительно кивнул головой:
– Спасипо.
Я спросил, что он делает в тайге. Сетене ответил, что будет ставить капканы на соболя, куницу, горностая, чтобы рассчитаться с амурским купцом Порошиным.
– Может, с нами пойдешь?
– спросил я его, но он замахал обеими руками, как будто отгонял комара.
– Таких денег у начальника нет, сколько нужно отдать купезе Порошину.
– Много ты ему должен?
– Мноко, ой мноко!
– Он показал три пальца.
– Столько зим я пуду ловить соболя, чтопы с Порошей рассчитаться.
Я смотрел на удэгейца, и совсем не мирные мысли обуревали меня. Про себя я решил: «Если охотник откажется провожать наш караван, задержу его силой. Ему от этого хуже не будет. И сделал бы это я не во имя спасения отряда и не во имя спасения себя, но во имя спасения золотой валюты республики».
– Сколько соболей ты ловишь в зиму?
– Мноко, ой мноко!
– Сколько все-таки?
– Однако, тесять.
– Три зимы, говоришь, надо на Порошина работать?
– Та-та-та, - и опять снова показал три худых пальца.
– Хорошо, мы заплатим тебе за тридцать соболей и еще раз за тридцать, пойдешь с нами?
– Я пойду, а купеза не таст потом на Амуре рыпачить и ружье, отнако, отнимет.
– Я тебе берданку дам новую и денег.
– Начальник, пертанку восьму, спасипо, больсая спасипо, а тенек не нато.
– Пойдем завтра.
– Холосо, начальник.
Я не верил в счастье! Бойцы смотрели на удэгейца, как на спасителя, спустившегося с неба. А он, поев мяса, улыбнулся и сказал:
– Моя слышал, как вы его, - он показал на медвежью шкуру, - стреляли. Его ревела: у-у-у-у.
Сетене снял свою старую котомку, вынул оттуда мягкую, уже местами облезшую козью шкуру и, отойдя от костра, расстелил ее на поляне возле сосны, что-то пробормотал про себя и лег.
Его чертеж на земле я перенес на всякий случай к себе в дневник».
Таня посмотрела на притихших ребят, на деда Торбеева и перелистнула страницу.
«Проклятый день! Опять несчастье. Погиб удэгеец Сетене. Как будто какой-то жестокий рок закрывает нам выход из тайги. Смерть неотступно преследует наш отряд.
На рассвете нас разбудил пронзительный крик Мулекова. Все вскочили на ноги. Лошади храпели. Мулеков рассказал, что в тайге раздалось какое-то хрюканье. Моя лошадь, дрожавшая с вечера, от страха вздыбила, оборвала привязь и стала метаться. Прыгнув к сосне, задними подковами ударила удэгейца. Мы бросились к нему. Голова его была разбита ударом подковы. Из ушей и рта текла кровь.
Рухнула наша надежда!
Мою лошадь мы нашли в километре от бивака. Она забилась в густой орешник и дрожала всем телом. Когда к ней попытался подойти Мулеков, она дико захрапела и вздыбила. Он едва успел увернуться от ее подков. Бойца Воробьева - подпустила без страха. «Медведь ее напугал, - сказал Мулеков, - вот и бесится, человека угробила».
У меня же сомнение стало холодить сердце. «Неужели среди нас кто-то оказался предателем?» Своими мыслями я поделился с Мулековым. По-кошачьи зевнув, он совершенно спокойно ответил, что в тайге с лошадьми такое бывает часто, от усталости ваши сомнения. Кому же охота в тайге оставаться. Меня его доводы немного успокоили.
Похоронив удэгейца, мы спешно снарядились и вышли. О том, что карту охотника я вечером перерисовал к себе в дневник, решил никому не говорить.
Вышли. Направление я взял СЛУ. Это совпадает с картой удэгейца. После обеда будем идти СГ».