Зашифрованные маршруты
Шрифт:
Рассматривая Петькины трофеи, ребята спрашивали о войне, о танках, о фашистах.
– Собраться бы всем мальчишкам да на фронт, - сказал Тимка, - да надавать им…
– Руками фашиста не сразу остановишь, - с горечью произнес Петька.
– Нужны самолеты и танки.
Таня заметила, что у Шурки и Тимки глаза стали суровые, а маленькие кулаки крепко сжались.
Трещал костер. Искры летели высоко-высоко в голубое небо. Блики огня отражались в черных глазах ребятишек.
Люба Тороева обняла Таню и сказала Тимке:
–
Тимка судорожно вздохнул и стал орудовать Петькиным ножом. Каждую рыбу он рассекал пополам, вдоль хребта, и подавал Шурке, а тот нанизывал половинки на острые палочки и втыкал палочки в землю, наклонив их над костром, чтобы рыба была в огне. Тимка, посыпая рыбу солью, поворачивал куски то одной стороной к огню, то другой, Когда рыба поджарилась и стала золотистой, первый кусок Люба подала Тане. Рыба вкусно пахла костром.
Домой вернулись под вечер, и Таня сразу легла отдохнуть. А Петька долго сидел с бабушкой на крыльце. Он смотрел на Байкал, на горы и не говорил ни слова.
– Петька, ты, почему сегодня неразговорчивый?
– На чердаке карт нету. Их, наверное, кто-то давно выбросил.
Чтобы не напугать бабушку, Петька не сказал про бинты и про свои подозрения на Мулекова.
Вера Ивановна молчала и следила, как над Байкалом в сумерках мечутся какие-то птицы. Вечерний ветерок приносил тонкий запах цветов. Тайга засыпала.
– По одному дневнику ты навряд ли составишь маршрут. Сколько экспедиций…
Петька вздрогнул:
– Значит, не искать?
– Не горячись. Ты весь в своего отца, никогда не выслушаешь.
– Бабушка пододвинулась к внуку: - Была я сегодня у Торбеева. Рассказала ему о дневнике командира и о твоих планах.
– А если он кому-нибудь…
– Да ты что такой недоверчивый стал? Я Торбеева шестьдесят лет знаю. В гражданскую войну он с твоим дедом каппелевцев бил, белочехов бил, барона Унгерна бил… - Вера Ивановна перевела дыхание.
– Так вот, Петька, он попросил причитать ему дневник. Может, говорит, удастся расшифровать маршрут Быль-Былинского. Я бы, мол, тогда сам с ребятами прошелся по тайге-матушке.
– Это же хорошо, бабушка!
– Я и сама знаю, что хорошо, но раны-то у него еще кровоточат. Подождать, Петька, надо.
– А мы подождем, когда он полностью поправится.
На крыльцо вышла Таня, ладошкой протерла глаза.
– Я лежала, лежала, да и заснула, а сейчас проснулась и не знаю, утро теперь или ночь? Мне без вас вдруг страшно сделалось.
Сумерки сгустились. В траве прямо у крыльца трещали кузнечики. В дровянике мирно спала коза Майка. Вдруг откуда-то вырвалась черная птица, обогнула домик, крыльями чуть не задев лица сидящих, и так же стремительно скрылась в темноте. Таня не успела испугаться и только прижала руки к груди.
– Танечка, что ты, - бабушка обняла девочку.
– Я только что сон про птицу видела. Как будто все мы птицы. Петька - птица, я птица и вы тоже птица. И как будто вы из гнезда улетели, а мы с Петькой остались одни и мне страшно-страшно стало. Я хотела проснуться и не могла, а черная птица такая же, которая только что пролетела, ходит вокруг нас и на дощечках следы от лапок оставляет.
– Глупые мои, - поднялась на ноги бабушка, - куда же я от вас улечу, да еще черной птицей. Пойдемте-ка лучше спать.
Глава 9
Едва только солнечные лучи заскользили по Байкалу, Петька вышел во двор и занялся домашним хозяйством. Мелко расколол десять тяжелых чурок, сложил дрова и два раза сходил к берегу за водой. Вспомнив бабушкин наказ, починил старую метелку и аккуратно подмел двор. Устав, сел на крыльцо и слушал, как в лесной тишине кукует кукушка. Стал считать вслух: «Один, два, три, четыре, пять…» Птица куковала не останавливаясь.
– Ого, - воскликнул Петька, - целых сорок лет проживу.
Услышав Петькин голос, коза Майка завозилась в дровянике и даже тихонько мекнула. Петька посмотрел на нее в щель сарая. Коза тоже посмотрела на Петьку. И Петька заметил, что глаза у Майки карие, а ресницы длинные и черные. Майка затрясла торчащим кверху коротеньким хвостиком и стала легонько бить рогами в дверь.
– Майка, может, ты есть хочешь?
Коза подошла к щели, через которую они смотрели друг на друга, и понюхала Петькин нос. Петька почувствовал ее теплое дыхание и засуетился:
– Сейчас, Майка, сейчас! Я нарву тебе травы, и водички холодной дам.
В ответ на Петькино обещание коза со всей силой ударила рогами по двери, просясь на волю.
– Сейчас, Маечка, сейчас!
Петька перескочил через ограду. Там, между изгородью и скалой, росла сочная кудрявая трава с какими-то крохотными белыми цветочками. Петька нарвал целую охапку и, прижав ее обеими руками к себе, перелез через изгородь обратно в ограду. То, что он увидел, очень удивило его. Дверь сарайчика была открыта настежь, а коза Майка стояла возле крыльца и аккуратно, стараясь не замочить черную бороду, пила из ведра воду, которую Петька только что принес с Байкала. Заметив Петьку, Майка тряхнула бородой, подошла к нему и стала есть траву прямо из рук. Убегать к Подметкиным она, видно, не собиралась. Петька положил траву на землю, еще раз восхищенно посмотрел на Майку и пошел в дом.
Коза Майка удивила еще больше, когда Петька, Таня и бабушка пришли ее доить. Увидев зеленую кастрюлю, коза сама подошла к сарайчику и встала, прижавшись боком к стенке. Стояла она спокойно, даже ремень на рога не пришлось надевать. И пока бабушка доила ее, жевала траву и мелко трясла хвостиком.
Напившись парного козьего молока, Петька с Таней пошли к деду Торбееву читать дневник командира. Избушка деда стояла на самом краю поселка прямо в лесу. Она была маленькая, но крепкая, сделанная из толстых почерневших бревен.