Зашифрованные маршруты
Шрифт:
Петька, косясь на Вислоухого, вынул берестяную карту, стрелку от компаса, иголку. С Тимкой они быстро наметили маршрут.
Шурка сидел рядом с Таней. Они рассматривали лицо Вислоухого: синие губы, глаза заплыли.
– Как очухается, надобно его спросить, где у него болит. Может, нутренность какая отлетела. В трещину-то он шмякнулся свысока. Если нутренность с места сошла - пиши пропало. Пятаки заказывай.
– Какие, Шурка, пятаки?
– Обнаковенные. Покойникам на глаза ложат.
– Зачем, Шурка?
– У кого нутренность отлетела, у того глаза не закрываются.
– Шурка, откуда ты знаешь?
– Раньше моя бабка всех покойников на Байкале обряжала. А дед мой умеет всякую хворь выгонять из человека.
Вислоухий зашевелил губами и, застонал.
– Где болит у тебя?
– спросила Таня.
Левой рукой он показал на поясницу.
Подошли Шурка, Петька и Тимка.
– Сейчас посмотрим.
Петька отвел Таню в сторону и прошептал:
– Заберись на бугор и следи, чтоб к нам никто не подкрался.
Таня ушла, и ребята занялись Вислоухим. Сняли куртку, подняли толстую рубаху. Позвоночник был целый, но вдоль него шли неприятные шишки. Они были твердые, словно камни. Шурка, нисколько не боясь, пощупал каждую из них. И забывшись, голосом своей бабки сказал:
– Лечение тебе, милок, обойдется в копеечку, дело тута сурьезное.
– В шишках гной?
– спросил Петька.
– Ничего там нету. От простуды такое, нужно поясницу топтать.
– Как топтать?
– Обноковенно, ногами. А потом распарку прикладывать.
Таня лежала, спрятавшись в траве, и наблюдала за степью, но разговор мальчишек слышала. Не поворачивая головы, сказала:
– Шурка, а если у него не простуда, а почки,
– Что у такого кабана может быть! Какие - такие почки?
Тимка о таком лечении тоже знал, потому что молча стал помогать Шурке. Вислоухого положили на живот, к рукам привязали веревки. Шурка сбросил обувь и голыми пятками стал отплясывать на широкой спине Вислоухого немыслимую чечетку. Тот застонал, задергался. Петька с Тимкой натянули веревки. Как деревянные колотушки, стучали пятки по болезненным шишкам. Вислоухий от боли стонать уже не мог, он мычал. Но Шурка вошел в азарт и, выбивая чечетку, кажется, ничего не слышал. Дергались веревки. Стучали пятки. Пыхтел Шурка. Наконец, Вислоухий завопил, и сразу ослабли веревки, Шурка спрыгнул. Посмотрел на закрытые глаза, на отвисшие губы и спокойно сказал:
– Ничего, очухается, будет как новый.
Вислоухого накрыли телогрейкой, своими куртками, оставили возле него Петьку и пошли искать воду.
Петька, оставшись один, сбегал к высоким кустам, срезал пучок ровных веток и стал готовить стрелы. Он строгал и поглядывал в степь, в ту сторону, где осталось Жаргино.
«Почему Костоедов решил с нами расправиться?» - думал Петька.
– «Ведь поверил. Карту дал. Снаряжение стал готовить. И вдруг такое. Что он мог заметить?»
И тут Петька вспомнил, что в сарае, когда они лежали на нарах, Шурка говорил о Костоедове. Петька заерзал на месте и стал ругать себя. Как он, Петька, не догадался тогда, что старик может их подслушать. Петька вспомнил, как Костоедов молился на огонь, как на груди у него раскачивался тяжелый золотой крест.
Послышались голоса. Петька оглянулся. Шурка с Таней, осторожно взявшись за железную дужку, несли котелок. Тимка шел сзади. По его глазам было видно, что он раздобыл пищу.
Между курганами им попалось болотце, заросшее камышом. В лужах с рыжей водой Тимка обнаружил малявок. Маленьких, с палец длиной, рыбок. Сумели наловить их почти полный котелок. Воду из котелка отпил Петька. Вислоухий пришел в сознание. Дали попить ему. Поила его Таня. Одна рыбка резко вильнула хвостиком, вылетела из котелка и попала прямо в рот Вислоухому. Он ее тут же проглотил.
– Лежи, дядя, выздоравливай, - сказал Петька, - а вечером пойдем, когда не жарко будет.
Развели небольшой костерчик. И стали варить рыбу. Тимка достал из мешка горсть корешков, бросил в котелок и тщательно размешал.
Таня отвела Петьку в сторону, спросила:
– Почему ты решил идти вечером, а не сейчас? Вислоухий уже двумя ногами запросто шевелит, я сама видела.
– Днем может увидеть Костоедов. Пожарище начнет разгребать, ничего не заметит и бросится в погоню.
– У него же нога больная.
– Он, гад белогвардейский, и на больной ноге побежит, и стрелять будет издали. И этот, - Петька кивнул в сторону Вислоухого, - увидит Костоедова, сразу же нападет на нас.
– Ты не веришь ему, Петька?
– Не верю. Простачком прикидывается, делает вид, что во всем сознается, и разговаривает специально, как ребенок - не бросайте меня, рабом буду… Так я ему и поверил, предателю.
– Идите шамать, - позвал Тимка.
Рыбная каша с кореньями попахивала болотом, но была хороша. Наелись быстро. В котелке осталось больше половины. Вислоухого будить не стали. Котелок спрятали между камней, сверху прикрыли ветками. Шурке дали нож, стрелы, лук и приказали сторожить.
– И не спускать глаз со степи и с этого, - Петька кивнул на Вислоухого.
– А меня кто сменит?
– Я сменю.
– Как солнце в затылок засветит, без церемониев растолкаю тебя.
– Ладно, Шурка.
Таня, Тимка и Петька легли в теплую канавку и под трели, льющиеся с неба, крепко заснули. Щурка повесил на себя лук, взял стрелу, пощупал пальцем, крепко ли Петька приделал наконечник, и забрался на гребень вала. Притаившись в траве, стал сосредоточенно, как дозорный, всматриваться в холмистую даль.
Солнце задевало горизонт, когда Петька, словно от боли, дернулся и проснулся. Спал Тимка, спала, сжавшись в комочек, Таня. Спал часовой - Шурка Подметкин! В кулаке он сжал длинную стрелу с каменным наконечником. Петька посмотрел вниз, телогрейка лежала на месте. Вислоухий исчез.
ВОСТОЧНАЯ ГРАНИЦА. КРУПИНЦЕВУ.
В вашем секторе с 10 до 13 московского времени, на высоте 800 метров, в сторону квадрата В-39-И пойдет немецкий самолет «Юнкерс» с овальными контурами крыла, типа моноплан. Двухмоторный, камуфлированный под цвет скалистых гор и тайги. Пропустите. Дублирую: пропустите.