Засланный казачок
Шрифт:
— Да, тот самый. Но может так статься, что он скоро переплюнет своих родственников… если, конечно, его не остановят.
— А про кавказца, который рядом с ним ошивается, ты что-нибудь разузнал?
— Пока самый минимум. Если это тот человек, на которого мы думаем оба, то его зовут Руслан Харамиев. Он гражданин России, проживает постоянно… во всяком случае, в последнее время, в соседней, Калининградской области.
— Чечен? — насторожился Нестеров.
— По паспорту уроженец Дагестана, я пробивал через пограничный терминал. Видишь, сколько у меня расходов в связи
— Ладно, не прибедняйся. Что еще известно об этом Харамиеве?
— У него многократная годовая виза, выданная в Москве, в нашем посольстве. По реестру, собственности у него в Литве нет. У нас он бывает примерно раз в две недели, иногда реже, иногда чаще. Что его объединяет с Йонайтисом-младшим, я не знаю. Если ты мне дашь еще деньжат, я попытаюсь пробить эту тему максимально возможно…
— Пробивай, — сказал Стас. — А вот когда разузнаешь что-нибудь стоящее, тогда и услышишь милый твоему сердцу шелест купюр.
Они уже шли по одной из парковых аллей обратно, когда Трофимовас сказал:
— Чуть не забыл… Сегодня к нам в отдел приходили два фэбээровца с переводчиком. Эти ребята вообще-то сидят в Риге, где у них небольшой филиальчик по странам Прибалтики… вроде как делятся опытом…
— И что? Зачем пришли?
— Интересовались статистикой по похищению людей и еще тем, как у нас проявляют себя различные этнические группировки.
Стас распрощался с информатором, который, надо отдать должное, дал ему пищу для размышлений, и уже спустя полчаса они на пару с Мажонасом дымили сигаретами в нише.
— Значит, так, Слон. Ты выезжаешь из города через два часа примерно… хватит?
— В одиннадцать вечера? — бросив взгляд на часы, переспросил Мажонас. — Да хоть сейчас!
— Сейчас не надо. Подготовься как следует. Я не хочу светиться со своим "Круизером"… Хотя Семенова дала понять, что у нас на руках полный карт-бланш, все ж осторожности нельзя терять.
— Да, Ровер и его кореша нам этого так не простят, — кивнул Слон.
— Жди меня возле придорожной корчмы за двадцатым километром, — чуть подумав, распорядился Стас. — Я попрошу, чтобы кто-нибудь из наших меня туда подбросил. И захвати с собой что-нибудь… посущественней "макара", потому что, кто знает, с кем или чем нам придется там столкнуться.
Глава 33 ИЗ НАШЕГО ПРОКЛЯТОГО ДАЛЕКА (4)
Юля очень надеялась, что ей постепенно удастся установить контакт с дедом. Да, они с ним разговаривают на разных языках. Да, он не понимает или же делает вид, что не понимает русский язык, а она, в свою очередь, знает лишь несколько литовских слов. Да, он, судя по всему, туговат на ухо, и, возможно, у него не все в порядке с головой. Но иной кандидатуры, кого можно было бы попытаться как-то склонить на свою сторону, кроме этого странного старика, у нее попросту нет.
Хотя в это и трудно поверить, но теперь она уже ожидала наступления "вечера" и "утра" с нетерпением: потому что должен был, пусть ненадолго, появиться старик и потому что вместе с врывающимся в камеру лучом фонаря у нее у самой в душе просыпается тонкий лучик надежды…
И еще одно обстоятельство придает ей сил и надежды: рукопись, которую она случайно захватила с собой и которую читает здесь урывками при свете свечи.
Что-то в этих записях было такое… так это все было… нет, не записано, а как будто рассказано… с драматической, но в то же время почти будничной и крайне доверительной интонацией, как будто слова эти, весь этот рассказ неизвестного человека, или, как она пишет сама о себе, "двадцатидвухлетней седой старухи", адресовался именно ей — Юлии Поплавской.
Когда Юля читала эти строки, она думала — даже больше, чем о себе — о своем отце, о многочисленной папиной родне, из которой в годы войны никто не уцелел, вспоминала те крохи информации, которые удалось собрать об этих людях, и о том, что война все трагически смешала, как кровь и пепел, как кости людей, похороненных в глубоких рвах Понаров… И все это время ей не давала покоя какая-то мысль, какая-то брезжущая в мозгу отгадка, касающаяся то ли ее самой, ее нынешнего положения, то ли ее семьи, то ли всего этого, вместе взятого…
Надежды Юлии на то, что ей удастся закрепить и углубить контакт с дедом, которого она, кажется, сумела-таки чем-то пронять, задеть какими-то своими словами в ходе их последнего "свидания", на этот раз не оправдались: старик пришел не один, а в компании с более молодым вертухаем, тем самым, кажется, который снимал здесь ее на видеокамеру.
Дед привычно принялся за свою обычную работу… и все молчком, молчком. Зато молодой был явно в хорошем настроении: сначала он что-то насвистывал себе под нос, а потом, осветив Поплавскую всю, с головы до ног, своим фонарем, с какими-то странными интонациями в голосе сказал:
— А ты девочка… ничего… красивая… Жалобы есть?
— Идите вы к черту, — процедила Юля, крайне раздраженная самим его появлением здесь. — Скучно стало? Поиздеваться захотелось, да?
— Может, мне тебя обыскать? — с теми же обеспокоившими ее немного нотками произнес молодой. — Сейчас старик закончит уборку, и я тобой займусь…
Юля в очередной раз заметила про себя, что, хотя этот молодой мужчина, чьего лица она еще ни разу не смогла толком разглядеть, говорит по-русски хорошо, не путаясь в падежах или подолгу отыскивая в памяти нужное слово, все ж исходно он — человек не русскоговорящий. Выдает акцент.
Что касается последней реплики "молодого", то она подумала, что он намеревается устроить в ее камере обыск. Испугалась: а вдруг он отберет не дочитанную еще до конца рукопись, которую она прячет под матрасом, в изголовье (там же у нее припрятан и коробок со спичками)? Но она быстро поняла, что это — глупость, ведь они не в тюрьме и не в колонии строгого режима, где надзиратели периодически обыскивают камеры и шмонают самих заключенных. "Скорее всего, — подумала она, на этот раз уже с отвращением, — этот подонок соскучился здесь по женскому обществу и решил слегка поразвлечься… но как далеко он собрался зайти?"