Заснувший детектив

Незнанский Фридрих Евсеевич

Денис засмеялся.

В эту секунду следователь Зюкин изменился в лице настолько, что оно даже вытянулось, и натурально зарычал:

— А теперь, сволочь, колись, как Кондрашина завалил?!

Денис позволил себе немного удивиться:

— Это что — «злой» и «добрый» полицейский в одном лице?

— Ах ты!.. — задохнулся от бешенства Зюкин, но так и не нашел подходящего слова. — ах ты!.. — Он, видимо, нажал на кнопку в столе, потому что через несколько секунд в комнате для допросов появился конвоир. — Советую вам подумать, Грязнов, и выложить все начистоту, только так вы можете себе помочь. Уведите.

Допрос получился молниеносным.

Денис снова задумался о системе перестука, потому что за стенкой кто-то снова начал тихонько корябать, но мысль скользнула дальше, поскольку невольно он стал участником общего диалога. Совсем молоденький парнишка на верхних нарах жаловался:

— Суки, посылку всю распотрошили, сахар назад завернули…

— Да быть такого не могет, — возражал кто-то другой, — а мне вот передали.

— Сахар-рафинад был? — машинально поинтересовался Денис. — В коробке?

— Ну.

— Нельзя. Можно только песок и в полиэтиленовом пакете.

— А сало? — плаксивым тоном сказал парень. — Сало-то за что отобрали?

— Какое оно было? С прорезью? С мясом?

— Конечно! Здоровенный шмат!

— Тоже нельзя. Можно до трех килограмм, соленое или копченое — неважно, но только сало. Считается, что под видом мяса в него можно загнать дурь или что-нибудь еще.

В камере воцарилось молчание, Денис, погруженный в свои неспешные раздумья, даже не сразу это понял. А когда повернул голову, увидел, что все девять человек смотрят на него. Кто как, кто с ожиданием, кто даже с какой-то непонятной надеждой, а кто и откровенно враждебно.

— Ты это, паря, — наконец сказал один гнусавым голосом, — ты откуда всю эту хренотень знаешь? У меня третья ходка, и то я не в курсах. Во всех изоляторах же разные порядки.

— Так, — неопределенно ответил Денис. — Пришлось как-то выучить. Времени много свободного было. — Он имел в виду учебу на юрфаке, но камера поняла это по-своему и одобрительно загудела.

— Ты подожди, я сейчас карандаш достану, — сказал гнусавый голос, он у меня в укромном местечке… Ну все, теперь диктуй давай.

Денис пожал плечами и сказал:

— Колбаса — три килограмма. Сыр — только твердых сортов или колбасный — три килограмма.

Рыба — два килограмма. Овощи (лук, морковь, редька, чеснок, редис, свекла, репа) — по два килограмма. Фрукты (яблоки, апельсины, грейпфруты, лимоны, мандарины) — тоже по два килограмма. Сгущенное молоко — обязательно перелить в пластиковую тару, — это чтобы заточку не сварганили, ну а вес — до 1,2 килограмма.

— Почему это?! — возмутилась камера. — Почему не полтора, почему не килограмм?!

— Такие правила, — невозмутимо ответил Денис.

— Паря, а ты, часом, не мент? — снова сказал все тот же гнусавый голос и сам же себе ответил: — не, тогда тебя бы отдельно посадили. Ты диктуй, диктуй, я пишу.

— Печенье, пряники, сухари, сушки, вафли — по три килограмма. Конфеты, мармелад…

Гнусавый тщательно все записывал, а камера восхищалась. Денис подошел к концу списка:

— Нижнее белье, носки, постельное белье. Это все можно. Свои права рекомендую знать и ими пользоваться. Это добавит вам силы и уверенности в себе.

— А что ж ты сам этим не воспользовался, фраер, если разрешено? — мрачно осведомился человек, который молчал все это время, весь синий от наколок и, по наблюдениям Дениса, потенциально самый опасный в камере. — Постельным бельем, тапочками?

— Да пошли они, — под общий хохот сказал частный сыщик и повернулся лицом к стене.

На вторые сутки следователь больше не ломал комедию, а сразу же без обиняков повторил то, на чем закончил прошлый раз. Зюкину, однако, не повезло. Откуда ему было знать, что, когда Дениса вызвали на допрос, он проводил очень специальную медитацию, свойственную только абракадабра-йоге, так что, когда Грязнова-младшего привели к Зюкину, Денис фактически спал наяву. Ему было хорошо и спокойно, как никогда в жизни, очевидно, он достиг какого-то нового уровня мастерства, путь к которому только нащупывал на берегу Индийского океана. Денис любил сейчас всех на свете, и даже с этим ублюдком Зюкиным он чувствовал нерушимую кармическую связь. Только вот Зюкин пока об этом не догадывался, а потому снова предложил подследственному подписать добровольное признание.

Денис смотрел ему в переносицу и умиленно молчал.

— Эй! — закричал Зюкин. — Вы вообще меня слышите?!

— По вашему мнению, — медленно сказал Денис, — однажды подержав драгоценные камни в руках, я воспылал жадностью, а потом втерся в доверие к Кондрашину, добрался до камней, а самого Кондрашина зарезал?

— Да! — обрадовался Зюкин. Его ввел в заблуждение тон, которым это было сказано, — какой-то смиренно-отрешенный.

— Это неправда, — сказал Денис. — Нажмите кнопку в столе.

И тут Зюкину стало плохо. Он увидел, как его правая рука сама собой движется к кнопке вызова охраны, а левая бессмысленно хватает воздух, не в силах ее остановить.

Денис вернулся в камеру, а Зюкин, придя в себя, вызвал врача. Тот померил давление, пощупал пульс, заглянул в зрачки. Зрачки ему не понравились.

— Что т-такое с-со мной? — запинаясь, спросил Зюкин.

— Не будь вы следователь и окажись мы в другом месте, я бы спросил, какой дряни вы накурились. Но так вообще-то все нормально.

— Домой хочу, — вдруг обиженным голосом сказал Зюкин и действительно уехал. Дома он сразу же лег спать и впервые в жизни видел цветные сны, хотя, проснувшись, не мог вспомнить ни одного связного сюжета, все непостижимо развевалось и улетучивалось.

А Дениса не трогали еще сутки, так что он вполне мог себе позволить расслабленно размышлять на тему возможных вариантов тюремного перестука, а также о том, кто мог его так зверски подставить. В перерывах между медитациями, конечно. В камере к нему привыкли и не трогали. Только иногда советовались по поводу всяких внутренних тюремных тем, да еще тот мужик, весь синий от наколок, иной раз недружелюбно поглядывал. С ним Денис, как ни старался, кармической связи не чувствовал.