Заставь меня помечтать
Шрифт:
– Так. Не паникуй! – в голосе подруги Зина услышала уверенность, которой ей сейчас так не хватало. – Ты не бегай, как ненормальная, по всем закоулка с целью спрятаться. Всё равно не спрячешься, а отправляйся прямиком в нашу «Пиццерию» и затаись там, как мышь. Пересидишь в ресторанчике ночь, а утром, если полиция к нам не заявится, вернёшься домой. И уже потом придумаем, как тебе быть.
Зина поняла справедливость Алиных слов. Мотание по закоулкам ни к чему не приведёт. В Неаполе есть такие улицы, где иностранцам лучше не показываться. Именно там, в борьбе с преступностью,
Зина не любила пить. Можно на пальцах посчитать, сколько раз она напивалась в своей жизни. И то на одной руке, потому что пальцев вполне хватало и на ней.
Но сейчас Зину понесло. Так всегда бывает, когда хочешь напиться, никогда не напьёшься и наоборот. Хочешь остаться трезвым – будешь пьяным вдрызг.
Всё так и случилось. Зина совсем не хотела напиваться. Она хотела только немного расслабиться, чтобы руки не дрожали, и сердце отпустило страх, который выматывал всю душу.
Но, видать, на голодный желудок, да ещё от стресса, который она только что перенесла, Зина назюзюкалась, что говорится, в стельку. Этот лимончино,- какая зараза придумала такой ликёр? – пился настолько легко и вкусно, что Зина совсем и не заметила, как оказалась пьяна.
Весь вечер и пол ночи она кляла себя за то, что не ушла сразу, когда Мина ей предложила это сделать, а стала в позу. И весь вечер и пол ночи она опрокидывала в себя рюмку за рюмкой, чтобы справиться с тем, что ругала себя за это.
Итальянцу, некрасивому и неизвестному, который присел за её столик, она всё время задавала один и тот же вопрос:
– Ну почему я сказала Мине, что не она меня брала на работу? А? – вместо «А?» у неё получалось «Ак», потому что, от выпитого в таком количестве спиртного Зинаида уже внятно не говорила, а просто икала.
Неизвестный итальянец только масляно улыбался, гладил её по руке и куда-то приглашал.
От ликёра Зина стала смелой, она ругала полицию, всю итальянскую систему и плела заплетающимся языком жалобные песни насчёт несчастной доли нелегалов.
Она настолько опьянела, что ей вообще было уже на всё наплевать, поэтому она, не думая, куда идёт и что делает, вышла вслед за незнакомцем и села к нему на заднее сидение в машине.
Чего она с ним поехала, Зина не знала, но, видать, это был перст судьбы.
Всё это станет ясным потом, ну а пока, от безысходности, от отчаяния, от каких-то необоснованных обид, Зина влезла в чужой автомобиль и её повезли в чужом направлении. Но ей было всё равно.
В машине Зина продолжала выяснять отношения с эфемерными полицейскими. Она уже научилась размахивать руками так же, как и местное население. Только добавила в этот жест и свою нотку. Обзывая полицейских итальяшками-какашками она, ничего не соображая, ещё и крутила им комбинации из трёх пальцев, то есть дули.
Всю долгую дорогу Зина громко ругалась и кричала. Неаполитанец, который так опрометчиво пригласил её с собой по каким-то, только ему известным надобностям, начинал понемногу нервничать. Он, привыкший к женщинам своего воспитания,
Неаполитанец, глядя в зеркало заднего вида на очередную дулю, которую Зина с остервенением тыкала ему в затылок, не выдержал и вспылил. Не зная Зининого языка и не понимая, что эти фигуры предназначены совсем не ему, незнакомец вдруг разорался на своём диалекте, который Зинаида и понять-то толком не могла.
Он резко остановил машину, быстро из неё выбежал, открыл заднюю дверцу и вытолкал Зинаиду взашей, причём с такой силой, что она не удержалась, а полетела кувырком куда-то вниз в глубокий овраг.
Всё это он проделал, продолжая орать и размахивать руками. И с таким же криком незнакомец сел в машину и на высокой скорости укатил в неизвестном направлении, оставив Зинаиду одну в кромешной тьме.
Зина летела кубарем, больно ударяясь во всевозможные кочки и земляные валуны. Она бы летела ещё дальше, но смогла затормозить, ухватившись за какой-то куст, который попался на её пути.
Зинаида почти отрезвела. Куда делась та смелость и та бесшабашность. Оказавшись одна в глубоком овраге или, хуже того, пропасти, Зина боялась пошевельнуться, чтобы ещё дальше не скатиться в пугающую глубину.
А ночи в Неаполе, как на любом юге, фиолетово-тёмные, словно чернила в чернильнице. Темно, хоть глаз выколи. Невидно, можно сказать, даже вытянутой руки. Хорошо, привычка вешать сумку через плечо, не оставила Зинаиду даже в пьяном состоянии, и теперь документы были при ней. Сделай она по-другому, то и сумка и всё её содержимое валялось бы сейчас, где-то, на дне каменного ущелья. А там пойди, найди её в такой темноте. Глубокая ночь и глубокая темень, даже звёзды не мерцают на небе. И непрекращающийся шум морских волн, идущий откуда-то снизу пропасти. Шум, сводящий с ума. Ужас!
Радовало ещё и то, что в сумке мобилка, а в мобилке фонарик. Зина включила его и ахнула: проклятый итальяшка, знал, где выкидывать. Зина держалась за куст полого склона, в котором не было конца. Если бы не этот спасательный «зелёный круг», за который она ухватилась в своём ночном полёте, то не видать ей больше света.
Но, дуракам и пьяницам везёт. Повезло и Зине. Будь она трезвая, то ни за что не выбралась из этого ущелья. Никогда и ни за что. А в пьяном виде она на пузе проползла все выбоины и колдобины и выбралась-таки наверх.
Правда, вид у неё был ещё тот. На улице стояла глубокая осень, земля, подмоченная мелкими и затяжными дождями, была влажной, поэтому белые брючки, белая курточка, с такой любовью купленные на днях в магазине, превратились за это ночное приключение в бомжатские лохмотья.
Слёзы радости, что благополучно вылезла сама, а не с помощью полиции, от которой так старательно бежала, текли по лицу бурным потоком, который Зина размазывала грязными руками. В общем – «красавица».
Как назло, потухла мобилка, и узнать, который час, не представлялось возможным. В общем, всё один к одному. Хорошо, выглянула на минутку луна и осветила дорогу. И Зина, не имея другой альтернативы, пошла туда, куда глаза глядят.