Заставлю быть моей
Шрифт:
— Хуже ненависти? — спросила я тихо.
— Хуже, — с секунду помедлив, ответил он. Коснулся моих заплетённых в косу волос и, проведя, стянул ленту. Неспешно, локон за локоном распустил волосы, а после отступил назад. Лента так и осталась зажатой в его руке, он же поднял фужер и поставил его. — Хуже ненависти, хуже обиды. Оно сжирает все. Беспощадно и медленно, день за днем. Все: настоящее, будущее. Даже прошлое. Проклятое прошлое оно и то сжирает.
— Именно поэтому ты решил, что в Эфиопии тебе самое место? — мне хотелось хотя бы немного разогнать ворвавшийся вдруг в беседку пронизывающий холод. Но сделать это у меня не получилось. Стоило Олегу поднять на меня тяжелый взгляд, я ясно поняла, насколько неуместны были мои слова.
— Мне нужно было доказать самому себе, что я способен не только рушить. Не только уничтожать жизни, но и спасать. Знаешь, почему я выбрал медицину? — спросил он. Ответить я не смогла — только отрицательно качнула головой. Да и к чему ему нужны были слова, если ему и так было известно — нет, не знаю. — Я хотел заниматься чем-то значимым, — выговорил Олег. — Когда был пацаном, я, чтоб его, хотел делать что-то, что имело бы значение в этом гребаном мире. Деньги, власть… Всё это пришло потом. Только знаешь… — Он опять тронул мои волосы. Погладил и слегка распушил. Коснулся лица и мягко обрисовал овал. — Среди этого потерялось главное. Я сам. Мне нужно было вспомнить самого себя и то, что было изначально. То, что двигало мной, пока я ещё не оброс цинизмом и видел жизнь в других цветах. Когда я, ещё верил в идеалы и то, что могу сделать мир хоть немного лучше.
— И у тебя получилось? — через силу выдавила я, все еще не в состоянии поверить в услышанное. Если то, что он сказал, правда… я не знаю этого мужчину. Не знаю и никогда не знала. Что скрывается по ту сторону его темноты? Что, если она — лишь лицевая сторона медали. Сторона, которую он сам позволял видеть окружающим его людям. Что, если когда-то он попытался показать мне обратную, а я просто не захотела смотреть?
— Вернуть себя? — подойдя, Олег привлек меня к себе. — Или избавиться от чувства вины?
— И то, и другое, — шепотом.
— Почти.
— Почти?
— Есть вещи, которые исправить невозможно, Алина. Но кое-что в этой дерьмовой жизни поправить я в состоянии.
— О чем ты?
— О тебе. И о Яне. Дай мне возможность быть рядом с вами.
— Ты думаешь, у меня получится приручить твоих демонов? — смотря ему в глаза.
— Уверен, что ты сможешь не только это. Ты единственная, кто сможет кормить их с руки, Лина, — ладонями он провел по моим плечам, спуская плед. По телу пробежали мурашки, то ли от холода, то ли от жара, я не знала. Демоны… Обхватила его, и кашемир, мягким облаком упал к нашим ногам. Холодно мне уже не было. Я стояла рядом с Олегом, греясь в его тепле. Одни на берегу отражающего вселенную озера, в скрытой соснами деревянной беседке. Одни в целом мире.
— Замерзнешь, — его голос прямо над ухом, его дыхание по коже. Моя дрожь.
— Не замерзну, — так же шепотом, как будто боясь потревожить. Кого или что? Чувства, которые я так долго пыталась затолкнуть вглубь себя, но, как в конечном итоге оказалось, напрасно? Или его демонов?
Должно быть, я все же полнейшая дура. Действительно дура, но сейчас, стоя рядом с ним, я понимала, что хочу этого как ничего больше. Хочу их приручить. Его демонов. Хочу кормить их с руки тем, что так долго прятала в своем сердце, в самых потаенных уголках души.
— Ты скотина, Громов, — под ладонью я чувствовала биение сердца. Не своего — его. Тяжелое, гулкое, эхом отдающееся повторяющее мое собственное. А может, это мое повторяло его.
— Знаю, — словно сквозь сон донеслось до меня.
— И играешь не по правилам, — я даже не была уверена, что сказала это вслух. — Ты всегда играешь не по правилам.
— Да, — его пальцы в моих волосах.
— И в данный момент — тоже.
— Ты же сама сказала, что всегда, — сгреб мои волосы. Дыхание его касалось уже не уха — моих губ. — Здесь ты не совсем права. По правилам.
— По своим собственным правилам, — ему прямо в губы.
— Верно, — мягко помассировал мой затылок. Я прикрыла глаза и прижалась к нему всем телом. Неровные доски пола заскрипели под нашими ногами, ветерок принес с собой запах хвои. — Видишь, ты знаешь обо мне куда больше, чем я о тебе.
— Ничего я не знаю, — я ухватилась за ворот его рубашки. Встала на носочки и сама коснулась его губ. Он тут же привлек меня к себе. Мягкое касание. Как будто робкое, а потом еще и еще. — Ничего я о тебе не знаю, Громов, — между прерывистых, беспорядочных поцелуев, чтобы в следующий миг застонать, почувствовав, как он сминает меня почти грубо и сильно, голодно.
Языком он ворвался в мой рот, окончательно стирая грань между прошлым и будущим. Я ответила. Не задумываясь. Прильнула и, такая же изголодавшаяся, с похожим на всхлип стоном раскрыла губы ему навстречу. Целовала его, отвечая, лаская, а ветерок облизывал мои ноги. Кукушка продолжала счет, кажущийся мне бесконечным. Кукушка…
— Слышишь? — тихо, цепляясь за его плечи.
— Что?
— Кукушка. Говорят, у нее можно спросить, сколько лет проживешь.
— Хочешь спросить? — темным взглядом мне в душу.
— Не хочу, — ладонями вниз, к его груди. Быстрое касание губ по губам. — Не хочу, — горячий шепот. — Ничего больше не хочу. Но учти… учти, Громов, если это снова какой-то фарс… — обхватила его лицо. — Скажи, что это по-настоящему. Просто скажи, и я поверю тебе. Поверю.
— Это по-настоящему, — отозвался, перебирая мои волосы. — Хочешь, спроси у своей кукушки.
— Не хочу, — выдохнула, но мысленно все же спросила у бестолковой птицы: кукушка-кукушка, сколько лет продлится все это? Сколько?
Стоило мне задать вопрос, кукушка замолкла. Сердце мое оборвалось и полетело было в пропасть, но новый поцелуй смел все страхи. Сердце к сердцу, дыхание к дыханию. И где-то на самом краю сознания вновь зазвучавшее издали монотонное «ку-ку». Как отсчет новой жизни. Как начатое с чистого листа. Одно на двоих дыхание, тепло рук на спине и дыхание ветра по голым ногам.
Глава 16
Алина
— Я дойду сама, — попробовала я запротестовать, почувствовав, как Олег поднимает меня из кресла.