Застенок
Шрифт:
Роман подумал, что где-то уже слышал подобное. Кажется, на сектантской проповеди.
– Вам эта истина тоже давно известна.
– Мне? – удивился Роман.
– Вы забыли об игре в палачи и жертвы? – удивился в свою очередь Бубликов. – Впрочем, всему свой черед. Сейчас важно, чтобы вы поняли: перетряхнуть чердаки наших читателей можно, лишь разрушив их маленькие, привычные мирки, разбив границы их абсолютно нетворческого существования, подвесив их в невесомости. Но для этого вы должны обладать безграничнейшей фантазией, которая переворачивала бы все с ног на голову. Потому что, повторяю, в этом мире существует лишь одна свобода – свобода фантазии. Только с помощью нее вы можете оздоровительно обеспорядочить этот мир. Но обычная человеческая фантазия – убогая и скучнейшая вещь. Ее держит на привязи все та же необходимость, всеобщий закон причинности. Вы же должны обладать сверхфантазией, ничем не ограниченной – универсальной отмычкой и ключом к человеческим душам. С ее помощью вы будете осуществлять свой сверхпроизвол над крошечными обывательскими мирками, вселяя в них пустоту обновления.
– Откуда же мне взять эту сверхфантазию?
– Видите ли, Роман, – ответил Бубликов, сложив ладони домиком. – Обрести ее можно, лишь умерев. Смерть всегда властвует над жизнью, потому что она сильнее. Смерть разбивает границы необходимости, там все возможно, там нет пределов. Там фантазия становится поистине могущественной. Ей все под силу. Вы справитесь с этим.
– Но… но… – Пришибленный Роман таращил в испуге глаза.
– Опять «но»! Вы хотите сказать, что еще живы и не собираетесь умирать? Полно, я вовсе не горю желанием отправить вас на кладбище. Однако почему вы уверены, что все еще живы? Ведь вы давно мертвы.
13. Живой труп
Бубликов наслаждался произведенным эффектом. Романа его эксцентричные речи, будто позаимствованные из дешевого фильма ужасов, прибили к стулу, окатили ледяной волной, сжали в комок и раскрасили пунцовым румянцем.
– Иначе вы бы здесь сейчас не сидели, – ласково сказал Сергей Владиленович, снимая телефонную трубку. – Лапушка Регина, зови Казимира.
Роман безвольно ссутулился, поникнув, как растаявшее мороженое.
– Я не думал, что это так заметно, – произнес он наконец ломающимся голосом с фальцетными выплесками.
– А! Так, значит, вы не забыли об этом. Но я был уверен в обратном, – с легкой досадой сказал Бубликов.
– О чем – этом? – кисло спросил Роман.
– Об этом маленьком, но важном факте вашей биографии, из времен светозарного детства, – хозяин кабинета испытующе буравил Романа всезнающим взглядом. – Да нет же, – продолжил он, очевидно, придя к какому-то выводу, – вы морочите мне голову. Не можете вы помнить. Это воспоминание загнано у вас в дальний закоулок подсознания. Но я собираюсь сейчас вытащить его наружу.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, – в грустном голосе Романа отчетливо слышалось безразличие и к намерениям собеседника, и ко всему окружающему. – Я только притворяюсь живым, но я, наверное, всего лишь свой собственный литературный персонаж. Или даже не собственный, и сагу обо мне пишет Некто в сером. Знаете, как это называется? Труп, который сам себя выворачивает наизнанку. И эту изнанку все зовут искусством.
– Ваша изнанка дает вам большие преимущества. Вы с ней далеко пойдете, если все будете делать правильно. Станете не только мастером, но и гроссмейстером. А, вот и Казимир. Наш старый, добрый Казимир, который делает чудеса и превращает изнанку в источник благодати и своих доходов.
– Ты преувеличиваешь, Сережа. Какие доходы у старого, доброго Казимира, на котором все кому не лень воду возят почти задаром?
Роман увидел пухлого человечка невысокого роста, с проплешинами в вихрастой седине, в громоздких очках с толстыми линзами и лукавым выражением лица. Ладно скроенный костюм охристой расцветки придавал толстяку пародийно-импозантный вид, а волны распространяемого им запаха дорогого одеколона способны были навсегда лишить обоняния всех окрестных псов.
– Скромняга! – сказал Бубликов Роману, кивнув на пахучего Казимира.
– А это и есть наш юный друг? – спросил толстяк, подходя ближе к понурому, как мокрый щенок, Роману. – Очень хорошо.
Он сделал резкое движение рукой, щелкнув пальцами сначала у одного виска пациента, потом у второго. Роман, дернувшись, ошарашенно проследил за щелчками.
– Просто великолепно. А сейчас, молодой человек, вы полностью расслабитесь и будете слушать только меня, внимательно слушать мой голос. Все, что я скажу, вы будете выполнять в точности. Вы поняли? Отвечайте.
– Я понял вас, – произнес Роман, плывя по волнам парализующего одеколонного дурмана.
Он слышал слова Казимира сквозь ватный туман, но они проникали в сознание очень глубоко – так глубоко, что, растворяясь в нем, становились неотделимой частью его существа. Это были уже его собственные слова – он говорил сам с собой, подчиняясь древним мотивам и побуждениям, доставшимся ему в наследство от первобытных предков, гонявших когда-то с дрекольем мамонтов… Эти веления настойчиво тянули его куда-то очень далеко, за пределы дня нынешнего и всего существующего во времени и в пространстве, за грани сознания. Роман растворялся в теле пустоты.
Он видел качающийся перед глазами зеленый шарик и говорил себе, что этот шарик – он сам, и когда маятник остановится, он умрет. Но смерть не страшна, потому что она неотличима от жизни и даже лучше ее. Смерть – неограниченная свобода желаний и их удовлетворения. Умерев, он станет хозяином жизни, и невозможное сделается возможным. Смерть похожа на сказочный сон, и сон похож на смерть. Он умирает, засыпает, видит сон о своей собственной смерти, как, когда и где это случилось, по порядку и в подробностях. Смерть хочет узнать саму себя, свои корни, свое прошлое. Смерти нужно освобождение…
Где-то невдалеке плескались ленивые волны, играя в догонялки с пляжным песком. Пионерский лагерь на берегу моря два часа назад погрузился в пуховую перину южной ночи. Звезды взирали на земную колыбель сладких снов, кокетливо посверкивая. Хозяином небесного гарема грузно восседал на невидимом троне палевый месяц, похожий на рогалик.
– Дальше, дальше. Это все литература. Сейчас она ни к чему.
В песке вырыта глубокая, продолговатая яма. Возле нее стоит предмет, распространяющий мерзкий запах. Это старый, полусгнивший гроб, выкопанный из могилы на заброшенном кладбище в паре километров от лагеря. Роман участвовал в его извлечении из земли вместе с другими ребятами из отряда.