Застенок
Шрифт:
– Вот так вот, юноша. Как говорится, разумного судьба ведет, неразумного тащит. Милостей от природы ждать не надо, самому… кхэ… нужно их… кха… ковать… кхэ… экхэкха…
Фраза потонула в новом приступе душераздирающего кашля. Роман из вежливости и предосторожности отворотил голову в сторону.
– Вам, юноша, не мешало бы ознакомиться, хотя бы приблизительно, с учением стоиков, – продолжил Анубис через несколько минут. – Уж они-то отобьют вам всякую охоту буянить по ночам. Не противьтесь воле богов и сами станете как бог.
«Третий», – подумал Роман. В третий уже раз ему предлагают стать как бог. Что за мания у людей? И еще один раз его хотела сделать богом самозванная мандала. Тоже, кстати, в КПЗ. Правда, тогда все обернулось глумлением над ним незримого тюремного духа. А на этот раз?…
– Вот посмотрите на меня. Знаю, что темно, не видно, и все же, приглядитесь.
Роман послушно пригляделся к силуэту напротив.
– Ничего не замечаете?
– А что я должен заметить?
– Значит, не видите, – с сожалеющим вздохом сказал Анубис. – Не созрели вы еще для этого, юноша. Учиться вам надо. Постигать простые истины. Глядеть в корень. А ведь я, молодой человек, и есть бог. Свободный и всемогущий.
– А-а… вы-ы… – Роман растерялся от столь смелого заявления. – В самом деле?
– Конечно, в самом деле, – немного раздраженно ответил бог Анубис. – А то, что в тюрьме сижу, так это сущая ерунда. Я и в четырех стенах буду богом, а неразумная тварь, мнящая себя свободной, так и останется всего лишь неразумной тварью, хоть ты ее в космос запусти.
«Ой что философия с людьми делает!» – в легкой панике подумал Роман. На этот раз тюремный дух, очевидно, вволю поглумился над доцентом.
– И вам, юноша, советую избрать целью жизни свободу. Истинную, конечно, а не мнимую.
– Ну и где ее, по-вашему, искать? – спросил Роман.
– Так это элементарно, – оживился доцент, потерев ладонями друг о дружку. Сухой треск прозвучал как шелестение страниц конспекта. – Я вас научу. Значит, так. Что такое истинная свобода? А это, молодой человек, есть свобода отречения от всего.
– Совсем от всего? – не поверил Роман.
– Абсолютно. Иначе ничего не получится. Нужно лишь уяснить одну вещь. Что все вокруг – ничто и пустота. Ничего нет, только ваши иллюзии. И это ничто не стоит никаких усилий. Отрекитесь от суеты и перестаньте биться черепом о то, что невозможно пробить. Вот тюрьма, к примеру. И вы хотите из нее выйти. Зачем? Что вас там ждет, на так называемой свободе? Точно такая же тюрьма, но размером побольше. И шесть миллиардов ваших тюремщиков. А вы плюньте на нее. Слюной, как говорится. Главное, запомните, не биться башкой о стены кутузки. Это вредно для здоровья. И поменьше задавайте вопросов. Вопросы – тоже суета. – Доцент Анубис зевнул, громко, с подвывом и лязгом зубов. – Вообще вы меня утомили, юноша. Прыткости в вас слишком много, а это тоже вредно для здоровья. Вздремну-ка я пару часиков. Приятных сновидений, юноша.
Темный силуэт, кряхтя, растянулся на нарах. Через пять минут тьма огласилась похрапыванием.
«Прытким меня еще никто не называл», – изумлялся Роман, пристраивая голову к стене. Лечь он не решался – отпугивала мысль о полчищах неприличных тварей, набежавших, конечно, с соседней койки.
Он долго сидел с закрытыми глазами, вяло перебирая мысли в голове. Мысли принялись вольно рифмоваться. Через полчаса «Гимн судьбе» был готов.
Или:
Разлюбилась, скажем, тебе жена.Это знак! Ступай в монахи.Брякнул лбом – гляди стена! —Разворачивайся на х…Нет жратвы? – Ну-у, голодай.Дом сгорел? – Ух, черт! Бомжом стань.Обокрали? – «Суки, падлы!» – прорыдай.Гонят на хрен? – Ну ё мое, сам отстань!Мораль сей дури такова:(Товарищ! Сядь на стул сперва,Исполнись мужества, крепись):Коль жить не сладко – удавись!Затвердив строчки, Роман соскочил с нар и подошел вплотную к стене камеры. Удивительная мысль пришла ему в голову. Должно быть, Анубис и не подозревает, что его свобода отречения… вполне возможно… явление не такое уж редкое, как сему богу представляется. Ни сном, ни духом не ведает, что так отрекаются не любя. Боясь и ненавидя. А может, все-таки ведает? Отчего он псиной воняет, откуда этот смрадный страх, смертельный, непобедимый, неистребимый? Ненависть страха к миру, ко всему на свете. Когда живешь не в мире, а в трупе мира, созданном собственным страхом. И вокруг видишь одни лишь трупы. Роман подумал, что и сам он… скорее всего… такой же отреченец… и от него тоже должно вонять. Страхом, склепом, адом.
Он покосился на Анубисову койку. «Убойная сила тайной доктрины, не правда ли милый?» – прошептал. Наставник молодежи мирно почивал, не ведая о том, что рядом назревает бунт.
Бунт начался с нарушения главной Анубисовой заповеди. Нет, конечно, колотиться черепом о стену Роман не стал, больно все-таки. Несильно стукнувшись лбом о преграду, он замер в позе человека-тарана. Постоял немного. Резвое воображение живо перепрыгнуло через стены ментовки и устремилось в голубые дали.
В тех краях цвели неколючие лазоревые розы, соперничающие в яркости окраски с пронзительно ясной далью неба.
Куда подевались стены темницы, Роман не заметил. Он и не помнил уже о них, вокруг были только озаренные утренним солнцем просторы, все пути-дороги открывались ему, звали наперебой.
Он открыл глаза. Ничего не изменилось – голубые дали по-прежнему стояли перед счастливым взором. И не было никаких преград, проблема застенка решилась сама собой, оставшись в воспоминаниях маленькой черной точкой. Свобода торжествовала. Он стоял в центре камеры и завороженно смотрел на открывшийся мир, зовущий к себе. «Да! Я иду к тебе, мир!» – прошептал Роман. Из глаз его потекли слезы счастья.