Затаившийся у порога
Шрифт:
Хейзел потёрла живот под одеялом; он всё ещё болел от принудительных рвотных схваток.
"Шериф округа..."
– Не беспокойся, Гораций. Но если бы ты мог отвезти меня обратно в хижину, это было бы здорово.
Только сейчас она заметила остальные черты его лица: точёная челюсть, тёмные глаза, бакенбарды.
"Он деревенский Адонис", - подумала Хейзел.
Но Гораций выглядел встревоженным её комментарием.
– Но, мисс, тебя изнасиловали, не так ли?
"Приятель, из-за того дерьма, которое эти животные сделали со мной, твоё типичное изнасилование выглядит как
– Да, но мне неудобно сообщать об этом в полицию. Я не могу дать описание; они были в масках.
Гораций мрачно кивнул.
– Кажется, я понял, о чём ты говоришь. Многие женщины не сообщают, что их изнасиловали, потому что половине из них не верят.
Она чуть не рассмеялась.
"Все женщины, которые рассказывают об этом, шлюхи. Ага".
– Они не порезали меня и не убили. Мне на самом деле очень повезло.
– Боже милостивый, но и это не пустяки, - сказал Гораций.
Хейзел остановилась на его словах. Бессознательно её пальцы скользнули между грудей и коснулись её креста.
– Если ты так уверена, - сказал он, - то я верну тебя в хижину в кратчайшие сроки.
Теперь Хейзел почувствовала облегчение. Но потом...
– Ой, подожди минутку. Я грязная! Я не хочу, чтобы Соня видела меня такой; она беременна, и это определённо огорчит её. Рядом есть мотель? Мне очень нужен душ.
– "Гостевой дом Кезии Мейсон" полон, я в этом уверен, да и тебе будет приятнее, если ты помоешься в моём трейлере.
– Спасибо, Гораций. Ты находка.
Всего через несколько минут она неуклюже вошла в скромный передвижной дом, обвешанный колокольчиками; её рука держала одеяло завёрнутым вокруг себя. Гораций нёс её вещи позади неё.
– Не такой уж большой, но это дом.
– Он очень хорошо обставлен, - сказала Хейзел об интерьере.
Это выглядело совсем не трейлером, а чем-то более уютным. Плюшевый диван и ковёр, тёмные стены, картины в рамках.
– Прямо здесь, - сказал он и открыл узкую дверь.
Он протянул ей полотенце. Когда она взяла его, она потеряла хватку за одеяло и наполовину распахнулась, обнажая свой меховой лобок, живот и одну грудь.
Гораций тут же отвернулся.
– Упс, - сказала Хейзел.
– Я буду здесь, если тебе что-нибудь понадобится.
– Спасибо.
Ванная представляла собой крошечное отделение, но для Хейзел в тот момент оно не могло быть более роскошным. Она чувствовала себя осквернённой мерзостью - на самом деле, злом - и отчаянно нуждалась в том, чтобы смыть всю эту немыслимую грязь. Она вообразила, что черти тащат её с голой задницей через дерьмовую канаву в аду. Горячая вода в кабине размером с телефонную будку приводила её в негодование, но она застонала от восторга, когда потоки пота, грязи и мочи отслоились. Теперь, когда она была удалена от опасности, она стала больше осознавать потери, которые понесло её тело, особенно её влагалище. Оно болело от нанесённого ему ужасного оскорбления, и когда Хейзел совершенно объективно подумала о том, что именно произошло, она съёжилась.
"Нога! Большая, грязная нога деревенщины!"
Она намылила лобок большим количеством пены, смыла его, затем снова намылила, но всё ещё чувствовала себя грязной. Ей хотелось в душе пузырёк, полный Listerine, и хотелось бы, чтобы она могла подключить шланг к насадке для душа и смыть с себя всё, как грязь с автомобиля. Ей пришлось довольствоваться тем, что она вставляла кусок мыла во вход во влагалище, вытаскивала его, а затем вводила пальцы.
Вытершись и переодевшись, она похромала обратно в переднюю комнату. Теперь её вагина пульсировала постоянной болью. Она услышала странный свистящий звук, который колебался то в одном, то в другом месте, а затем обнаружила Горация сидящим за гончарным кругом в маленькой комнате сбоку. Его нога нажимала на педаль, которая вращала колесо, а его руки искусно лепили пышную вазу из мокрой глины. В углу стояла печь. На вешалках на стене висело множество ножей, стилусов и других инструментов для работы с глиной, а на полках напротив размещалось множество готовых изделий: миски, цветочные горшки, трубчатые колокольчики, пресс-папье в форме лебедей, бабочек и так далее.
– Ты настоящий ремесленник, - похвалила Хейзел товар.
– Я гончар, - сказал Гораций, не поднимая глаз. Он нажал на педаль. - Я делаю в основном колокольчики и местные безделушки для туристов. Много моих вещей продаётся в "Лавке диковин Пикмана" на Мэйн-Стрит. Ты и твоя подруга, возможно, захотите зайти и посмотреть.
– Мы придём, - пообещала Хейзел, оглядывая все выставленные объекты. - Значит, это твоё основное занятие, и ты подрабатываешь в таверне на стороне?
Гораций рассмеялся себе под нос.
– Скорее наоборот. Но пока у меня есть работа в таверне, я могу легко платить по счетам.
Хейзел не слышала последних его слов, потому что что-то на верхней полке привлекло её внимание. Она потянулась, сняла её.
Это была замысловатая и очень искусно сделанная глиняная шкатулка, около пяти дюймов в длину, четыре в ширину и четыре в высоту. Слегка кривобокая, её углы немного смещены, её стороны слегка непараллельны.
"Прямо как шкатулка в хижине, только глина вместо металла..."
Те же причудливые глифы украшали её бока и крышку: ряды v, <, ^, >, беспорядочно перемежающиеся. Она была уверена, что её размеры идентичны шкатулке в хижине. Единственным отличием, кроме композиции, было отсутствие любопытных барельефов по бокам и в центре крышки: тревожные фигуры. После продолжительного наблюдения глифы тоже казались более разнообразными, а может быть, и более многочисленными, чем на корпусе шкатулки из хижины.
– В хижине есть шкатулка, очень похожая на эту.
– Металл, золотистого цвета, да? - спросил Гораций.
– Точно, да.
– Это была модель, которую я использовал, чтобы сделать шаблон для этой, - Гораций указал на шкатулку в её руке. - Видишь ли, недавно профессор Уилмарт принёс ту золотистую шкатулку. Он сказал, что она очень старая, из Египта, из какого-то тайного места. И он хотел, чтобы я продублировал её, сказал, что углы должны быть точными, и сказал, что заплатит мне пять сотен долларов за прототип. Сказал, что если я хорошо поработаю, он заплатит приличную сумму за целую кучу - ещё за тридцать две штуки, сказал он.