Затерянная земля (Сборник)
Шрифт:
Целую вечность продолжался этот путь. Секунда следовала за секундой с жестокой насмешливой медлительностью. Я осторожно полз с лыжами за плечами. Время от времени я осмотрительно приподнимался на руках, чтобы поглядеть на Экву, тусклые расплывчатые очертания которого виднелись впереди.
По истечении бесконечно долгого времени я увидел, что он встал. Задерживая дыхание, я дополз до него и встал на колени, обессиленный, покрытый потом, но проникнутый радостным покоем: у меня был твердый лед под ногами.
Что же теперь? Мы должны предполагать, что ближайшие окрестности полны другими трещинами, целой сетью их, которые вследствие тумана мы не можем разглядеть. Эква обратился ко мне с выразительным жестом. Я понял, что он хочет, и, вынув револьвер, два раза выстрелил в воздух. Мы ждали, задерживая дыхание. Я слышал, как билось у меня сердце. Будет ли ответ?..
Но тут откуда-то послышался звук сигнального свистка, пронзивший туман, как стрела.
Я не мог ориентироваться. Словно оглушенный внезапной волной радости, такою же сильной, каким был и мой ужас, я дал себя вести, как маленького ребенка, эскимосу, который продолжал идти с крайней осторожностью.
Мы с Эквой подавали сигналы нашим друзьям звуками свистков. Мы кружили, возвращались несколько раз назад, введенные в заблуждение туманом и обманчивыми отражениями звуков, прежде чем я увидел неясный силуэт.
Из тумана, захлебываясь лаем, выскочила собака и прыгнула мне прямо на грудь. С радостью я обнял ее. Потом вынырнул из мглы передок наших саней, и я увидел Фелисьена и Надежду. Глубокий вздох облегчения вырвался у меня из груди. Никогда я не слышал, чтобы Фелисьен говорил таким задушевным тоном. Он так горячо пожал мне руку, что я никогда этого не забуду. А потом необыкновенно сухим голосом, словно это его совсем не касалось, сказал:
— Ну, милый, мы все тут. Машина где-то внизу, думаю, что довольно глубоко, и… — тут его голос осекся. — Петер, а также Стеффенс остались в ней.
Только теперь я увидел Снеедорфа, опершегося на сани и погруженного в размышления, и Сива, съежившегося у его ног. Больше никого не было.
Старик очнулся от своих мыслей только тогда, когда я коснулся его плеча. Взгляд, с которым он обернулся ко мне, не был взглядом сокрушенного судьбой человека. Нет, в этом взгляде скорее была упорная отвага, стремление бороться до последнего вздоха с жестоким роком, который препятствовал достижению намеченной цели.
Несчастье произошло именно так, как я предполагал. В автомобиле был только молодой инженер с механиком, остальные шли пешком по сторонам саней. Неожиданно собака забеспокоилась. Она села и стала выть, удерживая Надежду за край одежды.
И тут же все увидели как исчезает машина, поглощаемая бездной. Тяговые веревки оборвались, и двое саней остались на краю пропасти. Оставшиеся были убеждены, что мост обрушился прежде, чем мы успели перейти на другую сторону.
В испуге они быстро отбежали на несколько шагов назад. Потом вернулись и сообща оттащили сани на безопасное расстояние. Снеедорф при этом замешательстве с энергией водворил порядок и запретил удаляться с места.
На скорую руку был разбит лагерь. Потом, оставив Надежду под охраной Фелисьена, Снеедорф отправился с Сивом к пропасти. Они долго кричали, но никто не отзывался, так как мы в это время уже пошли отыскивать переход. Ничего не увидев, они вернулись. Судьба наша казалась им поконченной. Только через два часа услышали они наши выстрелы. И теперь мы были здесь, в тумане, среди ледяной пустыни, предоставленные на волю судьбы.
Мы были уже так далеко от берега, что о возвращении нечего было и думать. Почти все наши запасы исчезли с машиной, и если бы мы перешли даже на самые скудные порции и захотели вернуться назад, то должны были бы тащить на себе сани через бесконечную пустыню. И когда я все оценил, то решил, что мы погибли. И все хорошо понимали это, но молчали до тех пор, пока Надежда не высказала свое мнение.
И мы решили идти на риск. Но чтобы мы смогли двинуться отсюда, должен рассеяться этот страшный туман. Он держит нас, в полном смысле слова, на одном месте. Я убежден, что если бы погода прояснилась, поднялось бы и наше упавшее настроение.
Но сейчас мы все улеглись — оцепенелые, почти без мысли, с безразличием отупевших, приговоренных к смерти людей.
Меня охватил тяжелый сон, во время которого я два раза просыпался с криком.
Я встал утомленный, расстроенный. Высунув голову из спального мешка, я увидел, что туман немного рассеялся и открылось углубление равнины, вокруг которой нависли угрюмые покровы тумана.
Равнина немного опускалась, и была усеяна темными трещинами различной ширины. Эти трещины во многих местах перекрещивались, и то здесь, то там над ними висели коварные снеговые мосты. Большая, до двенадцати метров шириною, трещина разверзлась перед нами, словно раскрытая пасть какого-то прожорливого чудовища, которое поглотило двух наших друзей.
Мы подошли к ее краю. Гладкий синеватый и зеленоватый лед исчезал в черной тьме. Куски льда, брошенные в глубину, пропадали в пустоте без звука. Но мы не хотели уходить отсюда, не убедившись прежде в том, что все надежды напрасны.
Мы бросили жребий. Он пал на Фелисьена. Француз молча предоставил привязать себя к длинной горной веревке. Он зажег ацетиленовую лампу и, не говоря ни слова, подал нам руку. Потом он легко скользнул через край. Мы начали осторожно опускать его в пропасть.
Он спускался вдоль гладкой стены и, медленно вращаясь, исчез во мраке, и только виден был еще слабый свет его фонаря. Когда же веревка кончилась, мы молча держали ее еще несколько минут со стиснутыми зубами.
По истечении условленных десяти минут, мы стали вытаскивать Фелисьена наверх. Наконец, француз появился. Он был очень бледен. Мы вопросительно глядели на него.
— Пустота, — сказал он. — Стены и на фут не сближаются между собою. Опустившись на сорок метров, я слышал среди мертвой тишины какой-то постоянный, едва различаемый шум. Вероятно, внизу течет вода. — Фелисьен отвязал веревку. — Я полагаю, что пропасть может быть глубиною до семи тысяч футов!..
Последняя слабая искра надежды погасла. Там, глубоко под нами, нашел покой славный Петер Гальберг. Он будет лежать там, зачарованный, в кристальном дворце, спокойный и неприкосновенный, пока здесь наверху время будет идти равнодушным непрерывным ходом.