Затерянные в Чарусах

Бойков Владимир

— Как видел?

— Да в кустах прятался… Ладно-ладно, неси вон корчагу с шестка. Щи там. Постные. Как раз по тебе.

Стали ужинать. Николай ел нехотя, что-то все время в своей тарелке отпихивал, хлеба почти не кусал. Потом ни с того ни с сего поперхнулся. Крошки полетели на стол. Он схватился за рот. Его губы и щеки ходили ходуном, как будто там что-то билось и пыталось вылезти. Николай изо всех сил сжимал челюсти, но вдруг из его рта, сквозь губы прорвался какой-то бурый отросток. Он стал биться по щекам, подбородку и все тянулся и тянулся дальше. Николай прихватил его зубами. Закапала кровь. Отросток еще раз дернулся и, выскользнув изо рта, шлепнулся в тарелку. Извиваясь как змея, он проплыл по поверхности

щей и скрылся в глубине. Черная кровь все капала из раскрытого рта Николая. Он сплюнул ее на пол, вытер губы тыльной стороной ладони и, как ни в чем ни бывало, продолжил хлебать щи ложкой.

— Не лезь, — ворчал он, отпихивая кого-то невидимого в тарелке.

Валерий оцепенев наблюдал за происходящим.

— Тебе нужен магнит, — неожиданно сказал Николай.

— Зачем?

— Чтобы сделать компас.

Гость оторопело кивнул.

— Запомни это. А его не бойся. — Хозяин ткнул ложкой в щи. — Это пияв. Он у меня во рту живет. Кровь дурную отсасывает, да зубы чистит. Поплавать ему видишь ли захотелось…

Валерий встал и, пятясь спиной к двери, пробормотал:

— Пойду я.

— Иди, — кивнул Николай. — Но помни: тебе нужен компас.

24.

Дом Ивана за время отсутствия своего нового хозяина сильно выстыл.

Вязанка хвороста радостно затрещала в печи, тепло пошло в горницу, дым устремился в небо. Но не прошло и десяти минут, как без стука и приглашения на пороге возник Николай. Молча поманил Валерия пальцем. Очень не хотелось так сразу подчиняться этому нехитрому жесту, но пришлось. Уж больно ответственным и серьезным было у визитера лицо. Вышли на улицу. Валерий уже догадался о причине вторжения, и действительно: Николай выразительно ткнул пальцем в сторону дыма, потоком струившегося в небо, потом, так ничего и не сказав, ни грубого, ни обвинительного, вернулся в дом, вошел в горницу и жахнул в печь целое ведро воды, которое подхватил, проходя через сени. После чего, уже не совсем без эмоций, как папаша на шалопая, глянул на Валерия укоризненно и пошел к двери.

— Бдите? — то ли спросил, то ли утвердил Валерий.

Он прилег, накрылся шкурами, чтобы не мерзнуть. Почему-то с запозданием явилось волнение. Он снова ощутил свою жалкость и слабость перед силами «местного правопорядка». Не стоило так глупо нарываться, но он просто забыл об этом дурацком правиле. И то, что Николай не кричал, не топал ногами и не брызгал слюной, не утешило, а скорее насторожило. Это говорило о реальной силе, потому что психуют и злятся тогда, когда в чем-то не уверены, когда сами боятся или не верят в свою правоту.

Странное общество. Самодостаточное и жизнестойкое, несмотря на невероятные трудности выживания. Но не гармоничное. С клубком загадочных противоречий и тайн. Почему так упорно местные не хотят отпускать никого из этой болотной ловушки? Дело здесь не только в стремлении пополнить деревню новыми жителями за счет заблудившихся в болотах людей. Нет, все не так просто. Казалось бы каждый здесь только выиграл бы, довестись наладиться контакту с внешним миром. Инструменты, стекло, да сколько всего… если для них пластиковая бутылка — чудо. Но они и слышать не хотят ни о каких контактах. Они боятся их, предостерегают и даже запугивают, как Сом. И Василий, стоило заговорить с ним на эту тему, сразу дал уверенный ответ: уйти отсюда невозможно. Но почему? Какая сила порождает эту замкнутость пространства? Или это всего лишь мистический психоз? Гипноз? Одержимость? В чем его первопричина? В болотных газах? Наркотическом дурмане багульника? Утешительная точка зрения, высказанная профессором. Вот только не все в ней вписывается в реальность. Например, местная религия. Та еще загадка, особенно если учесть, как ортодоксально всегда любое верование, как трудно в нем что-либо изменить. Но

в этой деревне с верой в Бога творится что-то неладное. Никто, можно сказать, не молится, в домах вместо икон — что попало. Стеб какой-то. Причем дурацкий и глумливый. Даже большевики до такого не додумались. То есть вешали портреты своих вождей, но все-таки на стены, а не в божницы…

Пригревшись под шкурами, Валерий вздремнул. Ненадолго, но сладко. В легком полусне привиделась Лида. Они от кого-то убегали, прятались в кустах, высокой траве и неожиданно оказались в бане. Стояли тихо, прислушивались и только робко трогали друг друга. Потом разделись. Лида, с игривой грацией кошки, прижалась к нему, но когда они уже вот-вот готовы были совокупиться, что-то насторожило ее, она резво отстранилась. И пропала. Зато откуда-то из темноты возникла Пелагия. Злорадно ухмыляясь, она показывала ему две фиги. Вертела ими у самого лица и радостно хихикала.

Профессор генетики самозабвенно лузгал семечки. Увидев несколько удивленное лицо Валерия, пробормотал:

— Дрянное занятие. — После чего отодвинул мешочек в сторону. — А то присоединяйтесь. Будем соревноваться — кто быстрее.

— У нас на работе семечки называли наркотиком. Антиработином.

— У нас тоже, — кивнул профессор. — Обедали?

— У Николая. И опять такое наехало… Как приду к ним, и начинается.

— Это все Пелагия.

— Да не было ее.

— Ну и что. Аура там такая.

— Вы верите в ауру?

— Конечно. Многое из того, что вначале отрицала наука, например домовых, потом подтверждалось экспериментально. И все, что не доказано до сих пор, имеет под собой научную подоплеку.

— Так уж и все?

— Абсолютно. Любая мистика. И колдовство в том числе.

— И Бог?

— И Бог, если хотите. Я могу это обосновать.

— Любопытно.

— Вас интересует эта деликатная тема? Странно…

— Мне и самому странно. Раньше вопросы религии меня волновали лишь поверхностно. Как, скажем, вопросы реальности полтергейстов. Хотя… в отличие от всяких там барабашек, я, конечно, был бы рад существованию направляющей и руководящей высшей силы.

— Вы имеете в виду Бога или КПСС? — улыбнулся профессор.

— Конечно, Бога. Вот только в отличие от вездесущей КПСС, которая когда-то совала свой нос во всё, присутствие Творца очень уж незримо. Что представляется мне большим упущением. Незримость эта настораживает, вернее сказать, расхолаживает. Ведь если не веришь истово, то чувствуешь себя почти что глупо, когда крестишься, например, или читаешь молитву.

— Действительно. Я все это испытал на себе когда-то.

— Но именно здесь, как ни странно, я впервые почувствовал смятение. Вместо привычных, а потому почти не замечаемых, христианских персонажей, в большинстве домов в божницах красуются всяческие уроды рода человеческого. Сначала я отмечал это вскользь, как некий забавный выверт, но мне вдруг показалось, что за всем этим кроется нечто большее. Какая-то тайна. Вот почему тема религии стала беспокоить меня всерьез.

— Со мной случилась та же метаморфоза. Только в этой болотной деревеньке я принялся размышлять о вечном. Ничего, что я выражаюсь высокопарно?

— Выражайтесь, как вам удобно. Меня интересует ваше личное мнение. В моей голове вопросов пока что намного больше, чем ответов.

— Правда? И вы будете слушать? Я так соскучился по аудитории. Здесь в одиночестве я много думаю. А поделиться не с кем. Слушать никто не хочет. У здешних, действительно, очень странное отношение к религии и Богу. С одной стороны, они вроде бы почти не религиозны, с другой — попробуйте что-нибудь оспорить. Алексей, корреспондент тот самый, все пытался разобраться в этом вопросе и, видимо, что-то унюхал, но, поскольку я не хотел с ним уходить, он со мной не делился. Так-так… с чего же мы начнем?