Затерянные в Подобных Мирах
Шрифт:
– То-то ты его нашёл. За ужин скажем спасибо пропавшему трупу профессора, хоть он меня чуть не замучил. Куда они подевались, Древака и сопровождающие его лица?
– Не волнуйся, ты опять их увидишь, полковника и всю камарилью. Но всё будет выглядеть иначе. Может и меня увидишь, не удивляйся, если я тебя не узнаю. Ничему не удивляйся, для тебя же будет лучше.
– Реинкарнация, что ли? Как всё запутано. Расскажи ещё какую-нибудь сказку про это замечательное место, где мы так приятно проводим время и пока ты ещё что-то соображаешь.
– Я в
– Не собираюсь здесь оставаться.
– Останешься. Выхода нет. Не вижу.
– Если мы заблудились в тёмной комнате и потеряли входную дверь, нужно понять, где её искать. Можно наощупь, что очень долго, а можно попросить включить свет. Сразу нам его не включат, но если очень настойчиво попросить, свет мы, думаю, увидим.
– Ты разбередил мои душевные раны, - проворчал Миазмов.
– Но есть проблемка, такая маленькая проблемка, что, если тёмная комната не комната, а лабиринт, где будешь ползать, пока не протянешь ноги.
– Выход из лабиринта виден сверху.
– Туда ещё надо забраться, на этот верх. Пропуск у тебя есть?
– Пропуск мой новый статус. Я капитан Вооруженных Сил Соединённого Губернаторства. Департамент Тайных Операций. Элита. Давай, делись информацией. Ты здесь достаточно давно, чтобы понять суть происходящего.
– Я знаю, что ты хочешь услышать. Кто в доме хозяин, кто заправляет этим сумасшествием? Что это за «Холм» на горе, постоянно всплывающий в разговорах, при упоминании которого Древака со своими подданными матерятся и морщатся, как при геморрое.
– В самую точку. Ну и…
– Моя версия такая: «Холм» - некий Научный Центр, он где-то тут, недалече. Я даже расшифровал аббревиатуру, не берусь утверждать на все сто, но в моём переводе это звучит как «Хроно-оптический линейный модулятор».
– Пресловутая машина времени? Плохо верится.
– Но ты здесь?
– Вообще-то здесь, - неохотно согласился Шпарин и посмотрел через проём двери во тьму разгромленной лаборатории.
– А мне по большому счёту и тут хорошо, - сказал экстрасенс.
– Кормят, поят, тепло, светло и мухи не жужжат. Иногда, правда, что-то стучит по башке, глазёнки вылазят на пузо, но это детали. Зато никто не запрещает жрать водяру. А среднерусская действительность, щемящая причастность к бескрайними родными просторам, полям и лесам? Сдался?
– Лесов тут тоже хватает. И как бы самых ни на есть среднерусских, - насмешливо сказал экстрасенс.
– И все говорят по-русски, и имена наши. Подобный Мир.
– Подобный Мир… - повторил Шпарин, вспоминая фантасмагорическое зрелище над лесом.
– Нелепицы, нестыковки и нескладушки. Два кабинета, два сейфа, два особиста. Две жёлтые папки. В одном кабинете он её достаёт, в другом бросает в сейф. Я схожу с ума?
Экстрасенс с жалостью посмотрел на Шпарина, поднял руки и быстро, сближая, подвигал.
– До сих пор не понял? Фрагментарно меняется реальность. Что-то
– Можно сколько угодно упражняться в создании околонаучных теорий, но мы и на шаг не приблизимся к разгадке, - сказал Шпарин.
– А этот… рыжий туман?
– При изменении частот несущего сигнала на «Холме», думается мне, воздушная среда меняет цвет.
– Скажи честно, как ты это делаешь? Помнится в ДК турбинного завода на такие трюки ты способен не был. Передвинуть стакан с водой, отыскать в зале с помощью подсадного какой-нибудь предмет, распилить женщину в ящике, это я понимаю. Но битьё стёкол и сдёргивание штанов - высший класс. Как?
Аварийные светильники, помигав, погасли. Раздался звук бьющегося стекла. Далее события, о которых Шпарин вспоминал только с использованием нехороших слов, приобрели совершенно невероятный характер даже в контексте виденного за день. Звук тонких гитарных струн, стук в ушах, визг, засветились стены комнаты, завибрировали, заволновались, скривились, воздух зашипел и, вскипая, пошёл слоями. Фигура Миазмова обозначилась оранжевым цветом, вспыхнула и стала прозрачной.
– Готовься к новым чудесам и потрясениям… - пробормотал экстрасенс, теряя очертания. Его тело дрогнуло, поблекло и исчезло.
– Фильм ужасов, - с тоской сказал Шпарин.
– Кончайте дурить, гады!
«Решили меня растворить, как кусок рафинада. Разложат на атомы и поминай как звали. Никто и не вспомнит… Кроме, пожалуй, Светки, Маринки, Светланы Андреевны. Ну Милка Звирник. Может Татьяна вспомнит, Бушина, целый год любовь крутили. Чуть не женился. Или из последних подруг… Анна из турагенства. А из мужиков кто? Кому денег одолжил - обрадуются. А из настоящих? Кое-кто вспомнит… Эх, завещание не написал. Нужно было в детский дом какой всё завещать…».
Неиспытанная раньше боль раздирала тело, каждая клеточка молила о пощаде, просила не дать потерять себя, не соскользнуть с той грани, где ломается, стирается и выворачивается представление о бытие. Мутные оранжевые волны заполнили помещение светящимся туманом. Туман сожрал окружающие предметы, разверзлась бездна, сознание Шпарина растеклось густой сверкающей жижей, померцало, померцало, разлетелось брызгами и медленно потухло.
Глава 3. Побег.
Шпарин очнулся в белой комнате, голый, свежий, чистый, как младенец.
«Ничего не хочу вспоминать, ни о чём не буду думать, ничего не хочу знать, ничему не буду удивляться. Буду плыть по течению. Гребок, переворот на спину, отдых, гребок, переворот на пузо. Куда-нибудь приплывём…».
– Давление в норме, пульс в норме, сердце в норме. Практически здоров. С возвращением, капитан!
– Закройте окно! Сквозит!
– раздражённо сказал Шпарин двум мужчинам в длинных белых халатах у кровати и натянул одеяло на подбородок.