Затерянные в Полынье

Трапезников Александр

Я увидел, как переглянулись Намцевич и охранник. Поднялись и спокойно пошли к калитке. «Все кончено, – подумал я. – Учитель мертв». У меня был последний шанс: успеть сбежать вниз и взять его автомат. Я помчался к лестнице и кубарем слетел по ступенькам, чуть не сломав себе при этом шею. Но неожиданно стрельба снова возобновилась. Ворвавшись на кухню, я увидел Милену, которая как-то неловко, по-женски держала автомат учителя и беспорядочно палила из окна. Сам же учитель лежал на полу, и его застывший взгляд уже ничего не выражал.

– Иди в укрытие! – крикнул я Милене, оттолкнув

ее к стене. Отобрав автомат, я выпустил очередь в окно и увидел, как покачнулся попавший в зону обстрела охранник, как он медленно опустился на колени, не выпуская из рук оружие. А стоявший во дворе Намцевич вскинул одной правой рукой свой карабин. И я даже не заметил, как Милена успела встать между нами.

Все произошло за какие-то доли секунды. Прогремел выстрел, и я лишь подхватил Милену, которая, повернув ко мне лицо, что-то прошептала. Осторожно опустив ее на пол, я распрямился и разрядил в окно весь магазин. Но Намцевича там уже не было.

Глава 20. Последний поединок

В одной из комнат разлетелось стекло в окне, значит, Намцевич пробрался в дом. Опустившись на колени, я приподнял голову Милены и в последний раз поцеловал ее в губы. Она уже не дышала. «Прощай, родная моя…» – прошептал я, закрывая ей глаза. Потом передернул затвор автомата, проверил, сколько у меня осталось патронов. На несколько выстрелов. Но и у Намцевича, по моим подсчетам, было не больше. Теперь предстояло главное состязание, и оба мы должны были превратиться в хитрых и ловких зверей, чтобы почуять противника, прежде чем он успеет выстрелить в тебя.

Я осторожно выбрался в коридор и подошел к комнате номер три, которую когда-то занимали Барсуковы. Прислушался. Там было тихо, но я все равно затаился у стенки. Так прошло минут пять. Наконец в зале послышался какой-то шорох, потом чуть скрипнула дверь на кухню. Намцевич пришел на то место, которое я недавно покинул. Очевидно, он сейчас разглядывал трупы учителя и Милены…

Я почувствовал, что он там, и выстрелил прямо через кухонную дверь. Через разлетевшиеся щепки увидел, как он быстрым хорьком метнулся в прихожую. Я побежал по коридору в обход. Остановился только в своей комнате, где находился люк в подвал. Открыв его, я спустился по лестнице вниз. Пусть он пока поищет меня по дому, вымотается.

Подождав некоторое время, я прошел к другой лестнице и выбрался по ней снова на кухню. Стараясь не смотреть на мертвую Милену, я осторожно открыл дверь в зал. Там было пусто. В какой-то из пяти комнат, двери из которых выходили в зал, прятался Намцевич. Мне предстояло угадать в какой. От этого зависела не только моя жизнь, но и, возможно, жизнь Маши и Аленушки, остававшихся в укрытии.

Слух мой напрягся до такой степени, что казалось, лопнут барабанные перепонки. Я стоял в центре зала возле стола и медленно поворачивался вокруг своей оси, держа автомат навскидку. Я был готов выстрелить на любой шорох. Но и Намцевич был искусным охотником: он тоже выжидал. И тогда я решил спровоцировать его. Я с силой перевернул одной рукой стол, а сам отскочил к стене. Тотчас же распахнулась дверь моей комнаты, и высунувшийся Намцевич стал стрелять в меня из своего карабина.

Падая, я выпустил в него ответную очередь. Все это произошло так быстро, что я даже ничего не осознал, лишь пороховой дым завис в воздухе да гулкое эхо от выстрелов продолжало звучать в зале. Приподнявшись с пола, я с облегчением обнаружил, что цел, он так и не попал в меня. Но и моя комната была пустой. Намцевич снова куда-то скрылся. Я вошел в нее и увидел валявшийся на полу карабин. Он расстрелял все патроны. Однако и мой рожок был также пуст. Отбросив автомат, я вытащил из-под кровати меч. Все-таки хоть какое-то оружие. Да и не «какое-то», а самое надежное. Не подведет.

Хлопнула входная дверь, и я бросился в прихожую. Намцевич бежал по двору к калитке, петляя как заяц. Я сошел с крыльца, обхватил рукоять меча обеими руками и поднял его над головой. Затем отклонился назад и, резко выпрямившись, пустил что есть силы клинок в спину Намцевича. Острая сталь вошла ему между лопаток. Пробежав по инерции еще несколько метров, он уткнулся головой в калитку, раскинув руки. Я осторожно приблизился. Меч, как я понял, прошил его насквозь. В предсмертной агонии Намцевич повернул ко мне голову. И прошептал:

– Не… останавливайся… убей… и его… тоже…

После чего умолк навсегда. Я вытащил меч и возвратился в дом. К Милене. Мне хотелось побыть с ней наедине… И когда я сидел возле нее, мне казалось, что она улыбается и говорит мне какие-то слова, смысл которых был от меня бесконечно далек. Должно быть, прошел час, прежде чем я очнулся. Вспомнив о Маше и Аленушке, я спустился в подвал, повернул рычаг и сдвинул с места цементную плиту.

– Выходите, – устало сказал я. – Все кончено.

Мы выбрались по лестнице в мою комнату, потом вышли во двор. Кто-то подошел к калитке и окликнул меня. Я узнал старосту Горемыжного.

– Победа! – провозгласил он радостно. – Мы захватили особняк!

– «Мы»? – жестко переспросил я.

– Ну, они. Ермольник и остальные наши герои – жители свободного теперь поселка, – смущенно поправился он. – Все выродки-охранники перебиты. Монк растерзан толпой. Вашего приятеля Барсукова поймали, и его будет судить народ. Вот только Намцевич скрылся…

– Вон он лежит, – кивнул я головой.

Горемыжный опасливо покосился на него.

– Ну… тогда все в порядке, – шепотом произнес он, все еще не веря, что всесильный властитель мертв. Потом добавил: – Народ собирается на площади… Все ликуют! Вы не хотите присоединиться? Кто-то должен что-то сказать… А Ермольник тяжело ранен.

– Нет, не хочу, – отозвался я. – Займитесь трупами. – И, вспомнив Шекспира, ведь я всегда мечтал сыграть Гамлета, процитировал вдруг: – Средь поля битвы мыслимы они. А здесь не к месту, как следы резни…

– Обязательно, немедленно, – согласился Горемыжный. – Я уже отдал указание. Всех снесем в одно место. А позже похороним. Господи, трагедия-то какая! Кто мог бы подумать!..

– Потому что вы все не желаете и не умеете думать, – тихо отозвался я, глядя, как он удаляется. И добавил: – Маша, тебе бы с Аленушкой тоже пойти на площадь… Все-таки побудете среди народа.