Затерянный мир Кинтана-Роо
Шрифт:
Обратный путь к берегу занял у нас совсем немного времени, и я понял, что до храма и соседних с ним развалин было всего лишь несколько миль. Правда, туда мы шли очень долго, но ведь нам приходилось с трудом прорубать себе дорогу. Если бы на обратном пути я потерял сеньора Месоса из виду, я наверняка бы заблудился, потому что все его зарубки и отметки были доступны только опытному глазу. Устал я, конечно, смертельно, но был очень доволен нашим походом. В Пуа мы вернулись до заката солнца, так что я успел еще искупаться в море. Самюэля с братом до сих пор дома не было, и это начинало меня беспокоить.
Вечером я попробовал мясо черепахи, очень вкусное, хотя немного жирноватое, и опять поел черепашьих яиц. Отправляясь спать в свою хижину, я прихватил с собой масляную лампу, чтобы можно было взглянуть на карту. Руины, которые мы видели в тот день, на карте обозначены не были, и я с гордостью поставил третью точку. На побережье это место называлось Пуэрто-Чиле. Я использовал название для всех трех построек — одной на берегу и двух в глубине джунглей.
Возможно, все развалины, обнаруженные мной вблизи Пуа, были остатками тех городов, о которых рассказывал капеллан Грихальвы, а может быть, мои находки составляли часть загадочных владений древнего правителя области Шамансаны, вождя индейцев майя, которому продали в рабство двух несчастных испанцев, спасшихся после кораблекрушения в 1511 году. Это были первые испанцы на Юкатане.
Их корабль, идущий из Панамы, погиб на мелях около Ямайки, а двадцать оставшихся в живых матросов на маленькой лодке добрались до Косумеля, куда их отнесло сильными течениями Карибского моря (в наше время то же самое случилось с тремя французскими бандитами с Чертова острова). На Косумеле все испанцы были перебиты, кроме двоих — Херонимо Агиляра и Гонсало, известного впоследствии как Гонсало Герреро. Их продали властителю Шамансаны, жившему где-то на побережье Кинтана-Роо. Восемь лет они были рабами у майя, еще до того как другие испанцы вообще узнали о существовании Юкатана.
Агиляр держался своей веры и очень страдал из-за этого. А Герреро усвоил обычаи страны, подпилил себе зубы, проколол уши и имел много женщин. Когда в 1519 году, через восемь лет после кораблекрушения, Кортес высадился на Косумеле, вождь майя разрешил Агиляру поехать туда и остаться с Кортесом, а Герреро, вполне довольный своей новой жизнью, ехать отказался. Он предпочел остаться на побережье Кинтана-Роо, где впоследствии организовал упорное сопротивление испанским завоевателям и погиб в 1537 году, ведя в бой солдат майя.
Агиляр, владевший языком майя, очень пригодился Кортесу. Однако о жизни обоих испанцев на побережье почти ничего не известно. Что же касается области Шамансаны, то мне очень бы хотелось открыть в конце концов ее действительное местоположение. Вполне возможно, что Герреро жил в Пуа, и, разумеется, он бывал в тех поселениях, развалины которых я теперь обнаружил.
На моей карте где-то между Пуа и Тулумом маленьким треугольничком были отмечены руины Ак, что на языке майя значит «черепаха». И вот я решил, если «Лидия» к завтрашнему утру не вернется; пойти взглянуть на эти развалины. Нет никаких сомнений, что видели их лишь немногие иностранцы.
В десять утра «Лидии» еще не было. Тогда я спросил у сеньоры Месос, где находится Ак. Она ответила, что это кокаль в восьми милях к югу от Пуа и что там на берегу есть дом карлика. Ее удивило мое намерение отправиться в такую даль из-за какой-то маленькой постройки.
— Дороги туда нет, — сказала она. — Надо идти у самого берега по камням и скалам.
Я все же решил пойти в Ак. Делать мне было все равно нечего, а вчерашняя удача укрепляла мое намерение. От сеньора Месоса я узнал, что хозяин Ака живет на Косумеле, а за кокалем смотрит молодой сольтеро (холостяк), по имени Мигель. Он наверняка сможет показать мне, где еще есть развалины.
Целых три часа шел я вдоль пустынного берега. Лишь кое-где по пути мне встречались пеликаны, тройками кружившиеся над водой в поисках рыбы. Через два часа я решил, что заблудился. Уже несколько раз открытые пляжи сменялись труднопроходимыми участками, и просто не верилось, что я еще не одолел восьми милей. Только через час, совершенно измученный, я вышел наконец к широкому заливу, по берегам которого тянулись ряды привычных теперь для моего глаза кокосовых пальм. Вероятно, это и был Ак. Я вошел в рощу и окинул ее взглядом, стараясь найти там хижину, где жил Мигель. Долго искать не пришлось. Как раз на середине залива в море выступала большая плоская скала, отделенная от берега узким проливчиком, — как бы островок. Там стоял миниатюрный храм, а за ним на песке — хижина.
Мое появление слегка удивило молодого индейца, дремавшего в гамаке между двумя кокосовыми пальмами. Это был Мигель. Я объяснил ему, что пришел из Пуа взглянуть на развалины. Мигель оказался статным мужчиной не старше тридцати лет, с очень приятными чертами лица. Он сразу же завоевал мое расположение, и в скором времени, несмотря на все различие между нами, мы уже весело обменивались шутками. Первым поводом к шутке были наши имена. Когда выяснилось, что имена у нас одинаковые, Мигель очень долго смеялся и хлопал меня по плечу. Потом он рассказал мне, что был когда-то чиклеро, но впоследствии оставил эту нелегкую жизнь и поселился на побережье. Меня удивило, как такой молодой человек может жить в полном одиночестве. Только позже я узнал, что в какой-то случайной драке Мигель убил человека и теперь, как и многие другие чиклеро, предпочитал жить в безлюдном месте. Но тогда, к счастью, я этого еще не знал и спросил Мигеля, не тяготит ли его одинокая жизнь. Нет, не тяготит. Когда уж очень одолевает одиночество, он ходит в гости на кокаль Пуа. Меня восхищало отношение обитателей кокалей к одиночеству и та простота, с какой они отказывались от общества. Мигеля одинокая жизнь сделала немножечко философом. Он говорил мало, но интересно, меня удивил запас его знаний и тонкий ум.
В первый раз я встретился с чиклеро, и вот он оказался совсем не страшным. Как все чиклеро или, я бы сказал, как почти все люди, ведущие независимую жизнь, полную опасностей, Мигель был очень неглупым человеком. По умственным способностям он, конечно, превосходил любого крестьянина или даже банковского служащего, которым в их борьбе за существование не требуется особых умственных усилий.
Мигель повел меня в монте показать развалины милях в двух от берега. Когда-то сюда приезжали с Косумеля американские археологи. Если бы они прошли пешком вдоль побережья, то, несомненно, наткнулись бы на Пуэрто-Чиле и Пуа. Как ни странно, в Кинтана-Роо до сих пор никто не проникал по суше. По крайней мере об этом не было сообщений, да и обитатели кокалей не припомнят такого случая. Ко всем развалинам Кинтана-Роо подъезжали только на судах. Их и открыли потому, что они были видны с моря.
Я вернулся в Пуа уже в сумерки. «Лидии» все еще не было. Меня это начинало беспокоить не на шутку. Я пробыл на маленьком кокале целых пять дней и, несмотря на все интересные события и волнующие находки, вовсе не собирался оставаться там вечно. Продукты кончились, и, кроме того, я хотел к сроку поспеть в Британский Гондурас.
Хотя я и сам понимал, как бессмысленно оставаться в Пуа, все же для меня было полной неожиданностью, что сеньор Месос думает то же самое. На следующее утро, как только я проснулся, он пришел в хижину и прямо заявил, что мне нельзя тут оставаться.