Затерянный мир (сборник)

Дойл Артур Конан

Саммерли уснул в своем кресле. Ну и до чего же противный у него храп. Лорд Джон спит в другом кресле. Лежит он прямо, как штатив, руки у него засунуты в карманы. Просто удивительно, как только люди могут спать в таких неудобных положениях.

Половина четвертого утра. Помню, проснулся я от испуга. Свою последнюю запись я сделал в пять минут двенадцатого. Время я запомнил точно, поскольку заводил часы. Значит, я бездарно потратил пять часов из того малого промежутка, оставшегося нам. Кто поверит, что такое возможно? Но зато чувствую я себя свежим и бодрым. Я готов встретить свою судьбу, по крайней мере, мне так кажется, и в этом я себя убеждаю. Весьма неприятное ощущение. Чем крепче человек физически и чем больше у него жизненной энергии, тем сильнее сжимается его сердце при мысли о смерти. Как же все-таки милостива Природа к человеку! Его земной якорь она поднимает постепенно, устилая свои движения различными малозаметными приготовлениями и сознание человека, медленно угасая, начинает потихоньку отплывать из неуютной земной гавани в величественный небесный океан.

Миссис Челленджер все еще спит в соседней комнате. Профессор спит здесь, в своем кресле. Впечатляющая картина! Его массивная фигура покоится на спине, могучие волосатые руки сложены на груди, а голова запрокинута назад, так что за воротником рубашки мне видно только стоящую дыбом всклокоченную бороду. Все тело профессора содрогается от храпа. Саммерли тоже спит. Его тенорок иногда смешивается с густым басом Челленджера. Лорд Джон, сложившись пополам, тоже лежит в кресле. В комнату крадется первый холодный луч утреннего света. Вокруг еще царит печальная и неуютная полутьма.

Я принялся наблюдать за рассветом, роковым рассветом, встававшим над обезлюдевшей землей. Человечество исчезло в один день, а планета все так же продолжает вращаться. Плещут волны, дуют ласковые ветерки, вся природа идет своим путем. Даже эта амеба и та продолжает развиваться, не зная, что через несколько часов она станет вершиной биологической жизни и венцом мирозданья. А тот, кто считал себя царем и покорителем природы, исчез, и непонятно почему, то ли потому что благословил, то ли потому, что проклял Вселенную своим присутствием. Внизу во дворе распластался Остин. Ноги его неестественно поджаты, побелевшая правая рука продолжает сжимать шланг. Кажется, комичная и в то же время трагичная фигура Остина олицетворяет собой все человечество. Царь природы свалился возле машины, которую сам же создал и которой так умело управлял.

Здесь заканчиваются мои заметки, сделанные в то страшное время. Отсюда события понеслись с мучительной быстротой, так что я не все успевал заносить в свой блокнот. Однако, все они в мельчайших деталях запечатлелись в моей памяти.

В горле у меня запершило. Я вскинул глаза, посмотрел на кислородные баллоны и вздрогнул от испуга. Песок часов нашей жизни стремительно вытекал. Оказывается, я так крепко спал, что даже не услышал, как профессор Челленджер открыл клапан четвертого бал-лона. Теперь кислород заканчивался и в нем. С ужасом я почувствовал, что начинаю задыхаться. Я бросился к стене и начал открывать клапан последнего баллона. В этот момент меня пронзила мысль, что стоит мне только отдернуть руки, и все смогут спокойно и безболезненно уснуть. Я начал потихоньку отпускать клапан, но желанию моему не суждено было сбыться.

— Джордж, Джордж, я задыхаюсь, — послышался умоляющий голос миссис Челленджер. В ту же секунду все заерзали на своих креслах, а лорд Джон успел вскочить.

— Не волнуйтесь, — прокричал я в ответ. — Сейчас все пройдет, я уже открыл клапан.

Посмотрев на Челленджера, я не смог сдержать улыбки. Проснувшись, он тер глаза громадными волосатыми кулачищами, словно большой бородатый ребенок. Саммерли, поняв, что с ним могло произойти, затрясся от страха. Пожалуй, впервые с того момента, как я узнал его, профессор поднялся над стоицизмом науки, проявив простые человеческие качества. Лорд Джон был хладнокровен и собран, словно перед утренней охотой.

— Значит, пятый говорите и последний. Ну, ладно, — бесстрастно произнес лорд Джон, оглядев баллон. — Кстати, юноша, на коленях у вас я вижу бумагу. — Я скромно потупился. — Полагаю, что вы заносите туда свои впечатления. Только не отказывайтесь.

— Да так, — пожал я плечами. — Некоторые заметки, чтобы только убить время.

— Другого я и не ожидал, на такое способен только ирландец. Однако, вам придется долго ждать своего читателя. Сейчас наш меньший брат амеба еще неграмотен, а подрастет он нескоро. Вижу, вас это не отчаивает. Итак, герр профессор, каковы наши виды на будущее?

Челленджер подошел к окну и посмотрел на залитый туманом пейзаж. Лесистые холмы были похожи на конические острова, выступающие из пушистого моря.

— Весь мир будто в саване, — проговорила, входя к нам, миссис Челленджер. Она была в домашнем халате. — Как там поется в твоей любимой песенке, Джордж? «Отпоем старое, воспоем новое». Звучит пророчески. О, да вы же все продрогли, мои дорогие друзья. Конечно, в то время, как я всю ночь нежилась под одеялом, вы мерзли в креслах. Ничего, сейчас я вас согрею.

Славная мужественная женщина захлопотала, вскоре послышался свист чайника и миссис Челленджер снова появилась в комнате уже с подносом, на котором стояли пять чашек с дымящимся какао.

— Выпейте-ка вот это, — сказала миссис Челленджер, — и вам сразу станет лучше.

Какао было прекрасное и мы действительно почувствовали себя лучше. Спросив разрешения, мы закурили. Профессор Челленджер зажег свою трубку, мы с лордом Джоном взяли по сигарете. Никотин укрепил наши нервы, но табачный дым ухудшил воздух в комнате на-столько, что Челленджер был вынужден открыть вытяжку.

— Вы не ответили мне, профессор, — снова спросил лорд Джон. — Сколько нам осталось?

Профессор неуверенно пожал плечами.

— Думаю часа три, не больше, — произнес он.

— Ты знаешь, дорогой, — заговорила миссис Челленджер, — сначала мне было страшно, но чем ближе этот час, тем спокойнее мне становится. Думаю, все пройдет очень легко. Как ты думаешь, Джордж, не помолиться ли нам?

— Как хочешь, дорогая. Можешь помолиться, — ответил профессор неожиданно тихим нежным голосом. — Все мы будем молиться, только каждый по-своему. Лично я с радостью приму все, что мне ниспослано судьбой. Да, я покину этот мир с легким сердцем. Наверное, такое отношение к смерти — один из немногих случаев, где высшая наука сливается с высшей верой.

— Я затруднюсь сказать, что отношусь к нашему будущему с таким же умиротворением, как и вы, — проворчал Саммерли. — А уж тем более я не испытываю никакой радости. Я просто сдаюсь, поскольку ничего другого мне не остается. Признаюсь честно, что предпочел бы пожить еще годок-другой, ведь я так и не закончил классификацию ископаемых мелового периода.

— Что значит ваша незавершенная работка по сравнению с той громадой, что я вложил в свой монументальный труд «Лестница жизни», тем более, что он так и не продвинулся дальше первой ступени? — напыщенно произнес Челленджер. — Мой гигантский ум, колоссальная начитанность, наконец, бесценный опыт, то есть все, чем я владею, должно было сконцентрироваться в моей эпохальной работе. И все равно я радуюсь.