Затерянный остров
Шрифт:
— Нужно что-то придумать, — нахмурился коммандер. — Оставить сообщение, оповестить людей о нашей находке. Рано или поздно какой-нибудь корабль сюда зайдет. Но заранее бояться не нужно. Вероятность, что Петерсон лишится шхуны, крайне мала: за ним как за шкипером водится один-единственный недостаток — чрезмерная осторожность. Так что он скоро будет здесь. Он ведь не хуже нас представляет, каково тут сидеть.
— А чем займемся в ожидании?
— Предлагаю отправиться на разведку, — подал идею коммандер. — Чем выше заберемся, тем раньше увидим шхуну. Рамсботтом же, если хочет, может остаться здесь — вдруг Петерсон прибудет раньше, чем мы спустимся обратно. Как вы, Рамсботтом, не против?
— Абсолютно нет, коммандер, — воодушевленно поддержал предложение Рамсботтом. — Полежу тут в тишине и покое, поразмыслю. Хочу во всех подробностях представить
— Здоровая пища? — подмигнул Уильям.
— Самая здоровая, — с важным видом подтвердил Рамсботтом. — Согласитесь, нам бы сейчас не помешала. Никаких больше устриц, никакой рыбы — даже дуврскую камбалу в рот не возьму, отныне только сухопутная еда. Море с его морскими гадами мне теперь хуже горькой редьки. С тех самых пор, как мы ввязались в это дело, кругом одно сплошное море, даже во рту солоно. Нет уж, подайте мне большую тарелку томатного супа — а можно горохового или из бычьих хвостов. Потом сочное, мясистое седло барашка с печеным картофелем и репой или толстый ромштекс с жареной картошкой. Пойдет и бифштекс с кровью и на гарнир йоркширский пудинг, печеный картофель и цветную капусту, либо, если случится оказия, то утку-эйлсберийку с молодой картошечкой и зеленым горошком. На сладкое крыжовенный пирог со сливками или щедрый ломоть сливового пудинга с капелькой рома, а можно и орехово-изюмную корзинку, политую теплым бренди. Ну, и на закуску гренки с сыром и пару кусочков зрелого стилтона с крекерами. На аперитив — бристольский сливочный херес, а на посошок — приличный портвейн типа «Уор» или «Кокберн»… Вот что я вам скажу, ребята: будете в Лондоне, я вас непременно отведу в «Симпсон», и там мы знатно пообедаем.
— От ваших рассказов у меня уже слюна потекла, — улыбнулся коммандер.
— А я будто и вправду все это съел, теперь еле дышу, — подхватил Уильям. — Но что, если нет больше никакого «Симпсона»? Если вся Стрэнд сгорела дотла? Мы ведь уже которую неделю не получаем новостей из дома, мы отрезаны от мира, и кто знает, что там без нас творится? Чума, пожар, революция, война… Мало ли какие несчастья обрушились на Англию, а мы тут ни сном ни духом?
— Заячье рагу! — воскликнул Рамсботтом, чувствуя внезапное озарение. — Точно! Я как знал, что еще не все. Зайчатина, тушенная в хорошем красном вине. Блюдо, признаться, на любителя, но когда его долго не едал — о, вот тогда оно в самый раз! Как насчет заячьего рагу, друзья? Густая подливка… На гарнир предлагаю картофельное пюре и брюссельскую капусту. Что скажете?
— А вдруг там рухнула экономика? — продолжал Уильям. — И люди стоят в очередях за мясными консервами и галетами по талонам. Кто знает? Мир стал совсем ненадежным, только отвернешься, и все летит в тартарары.
— Или вот еще… — Рамсботтом поднял толстый указательный палец. — Я не откажусь от рисового пудинга, если правильно его приготовить — не жалеть молока, пару яиц туда… Главная беда рисовых пудингов — пересушенность и комки. Так всегда бывает, когда дело, казалось бы, плевое, вот никто и не старается, в итоге без слез не взглянешь. Рисовый пудинг тому наглядный пример. Делают тяп-ляп в последнюю минуту. И яичница с беконом — та же ошибка. Есть два способа жарить яичницу с беконом — правильный и неправильный. Часто вам подают правильно поджаренную яичницу?
Рамсботтом углубился в подробности, но Уильям уже не слушал. Перед его глазами разворачивалась панорама: Тихий океан с рассыпанными по нему, словно крупинки соли на обеденном столе, островками. Где-то среди них одинокая скала под названием Затерянный остров, а на ней — трое незадачливых путешественников со своей урановой рудой, грандиозными планами и болтовней о яичнице. Уильям смотрел на все это словно со стороны, как вспоминают, проснувшись, прекрасный, но совершенно абсурдный сон. В такие моменты он уносился мыслями в совершенно иную, неведомую действительность, откуда настоящая жизнь виделась почти такой же зыбкой и призрачной, как ночные грезы. Однако розовыми мечтами от них не веяло, Уильям чувствовал и опасность, и смерть так же близко, как когда-то на фронте. Казалось, проткни увиденную сцену пальцем, порвешь, но что увидишь в образовавшуюся дыру? Что такое эта иная, более плотная реальность, в которую он уносится? В ней никогда не получается оглядеться, из нее можно только смотреть на тонкую, словно папиросная бумага, ткань привычной действительности. Уильям пристально всматривался в море, в слепящий глаза песок и скалы, в своих товарищей, словно пытаясь разобраться,
Уильям не удержался от вопроса, когда они с коммандером, оставив Рамсботтома, стали выбираться из бухты.
— Нездоровится? Да нет, я вполне прилично себя чувствую, — буркнул коммандер, который принимал в штыки любые подозрения в немощи.
Уильям сконфуженно пробормотал что-то насчет землистого цвета лица.
— Вздор, Дерсли! Я в полном порядке. Разумеется, после двух дней на этом острове любой будет выглядеть слегка потрепанным. Вы бы себя самого видели. Щетина у вас на подбородке просто отменная, а вот остальное до нее недотягивает. Да нет, со мной все хорошо. Лучше некуда. Я-то привычный, в отличие от вас двоих.
Уильям ему не поверил, но развивать тему не решился. Словно в доказательство, что он еще хоть куда, коммандер бодро начал карабкаться наверх первым, а поскольку солнце уже припекало, попотеть пришлось изрядно. Выбравшись на первый широкий уступ, друзья, вместо того чтобы двинуться к уже знакомой лощине, зашагали налево, где уступ выдавался в сторону моря, создавая удобную обзорную площадку. Шхуны не наблюдалось. Однако на горизонте, в голубой сияющей дали, что-то темнело. Уильям заметил темное пятно первым и принял за облако дыма.
— Да, пожалуй, вы правы! — вскричал коммандер возбужденно. — Это и в самом деле похоже на дым. Но тогда это не шхуна. И потом, Петерсон не может возвращаться из того квадрата. А значит, если только нам не мерещится и это все же не туча, тогда там движется пароход. — Выхватив карманный телескоп, с которым он никогда не расставался, коммандер в два счета убедился, что это определенно дым. — Так, тогда вы ждите здесь, а я поднимусь повыше и посмотрю повнимательнее. Нет-нет, не беспокойтесь, мне не составит труда.
Сжимая в руке телескоп, коммандер зашагал к большой нависающей над уступом скале примерно в сотне ярдов от места, где они заметили дым, и футов на сто повыше. Забраться туда казалось несложным, поэтому Уильяму и в голову не пришло бы отговаривать коммандера, однако он все же замешкался, не зная, что делать. Коммандер так решительно отвергал любую помощь как намек на собственную несостоятельность, что Уильям даже не пытался увязаться за ним. И все же он ясно видел, что коммандер сдает, поэтому в замешательстве двинулся следом, остановился в нерешительности, медленно сделал еще несколько шагов. Коммандер тем временем уже начал подъем и вроде бы не испытывал затруднений. Уильям неторопливо шел к той же скале, время от времени оглядываясь на неясную дымку на горизонте. Он уже почти добрался до подножия — и тут коммандер сорвался. Прокатившись по склону около пятидесяти футов, он рухнул почти под ноги Уильяму.
Коммандер лежал неподвижно, глаза его были закрыты, от лица отхлынула вся краска. Уильям с остановившимся сердцем склонился над ним, опасаясь самого страшного, но через пару секунд убедился, что коммандер жив. Видимо, сотрясение. Наверняка сильно ударился затылком. Уильяма сковала полная беспомощность. Что делают при сотрясении? В голове всплывали обрывочные инструкции вроде «опустить голову пострадавшего ниже тела», «расстегнуть одежду», но толку от них было мало. Голова коммандера и так запрокинулась, а одежда — свободнее некуда. Может, Рамсботтом знает? Рискнуть оставить коммандера одного и сбегать за Рамсботтомом? Уильям в отчаянии смотрел на распростертое неподвижное тело, словно оно могло подсказать разумный выход. Но оно, как назло, оставалось таким же недвижным. Тогда Уильям, припомнив, что иногда вроде бы применяют растирание, схватил коммандера за руки — длинные, костистые и пугающе холодные — и принялся энергично тереть и похлопывать. А вода? Вода точно не помешает! Углядев в пятидесяти шагах небольшой мутный бассейн, Уильям метнулся туда, намочил в зеленой стоячей воде платок и в отчаянии промокнул им лицо коммандера. Оно не дрогнуло, хотя сам коммандер (все это время Уильяму казалось, что он где-то рядом, отдельно от тела) наверняка бы возмутился. Когда не помогло и это, он отбежал к ближайшему выступу, нависающему над бухтой, и покричал Рамсботтому, который всматривался в морскую даль. Тот, решив, разумеется, будто крики относятся к непонятному дымку на горизонте, радостно замахал руками, показывая, что тоже его заметил. Уильяму пришлось подобраться поближе, чтобы наконец донести до Рамсботтома просьбу о помощи.