Затерявшиеся в тайге
Шрифт:
Ближе к вечеру, когда дождь ослабел, мы снова столкнулись с необходимостью заготовить на ночь дрова. Уж слишком поучителен был опыт последней ночи. Надо уйти подальше, найти березу и нарубить поленьев побольше. На этот раз мы пошли вместе с Толей. Более часа махали с ним топором, срубили по нескольку довольно больших берез, разделили их на равные полешки и перетащили к дому. Получилась внушительная поленница, обещающая на ночь тепло. Что и говорить, дровосеками мы стали как будто хорошими.
А вот сил после проделанной работы совершенно никаких не осталось. И я и Толя буквально рухнули на ложе и долгое время лежали не двигаясь.
Толя начал по частям поднимать свое тело. Сначала согнул ноги в коленях и полежал, собираясь с силами в таком положении. Потом перевалился на бок и отжался рукой — сел. Потом для устойчивости обхватил руками колени и так посидел. Затем медленно поднялся, постоял немного, согнувшись, и выпрямился.
— Ты куда?—спросил я его.
— Хочу на рыбалку пойти...
— Да плюнь ты на эту рыбу... — неуверенно начал я его отговаривать. Однако вовремя одумался:—А вообще-то, конечно, три пескаря гораздо лучше полной корзины грибов...
— То-то и оно. И я пойду и поймаю этих трех пескарей. — Толя натянул свою универсальную шляпу и, тяжело ступая, начал спускаться к реке.
Истинный рыбак—Анатолий Павлович. Никогда не теряет надежды на лучший исход. Именно эта надежда и заставляла его подолгу простаивать с удочкой у воды, пристально вглядываясь в непоколебимые поплавки. Он менял место, переходил по упавшему дереву на другой берег и там долго, терпеливо стоял, одной рукой отгоняя безжалостных кровопийц, а другой стараясь удержать в неподвижном состоянии удочку.
Вечерний улов состоял из одного пескаря. Но на Толином лице отчетливо виднелись следы озарения. Я поспешил выяснить, что же случилось? Оказывается, он только что окончательно понял, почему рыба так плохо клюет:
— Тут очень мелко, и рыба все видит.
— А ведь действительно... Как это мы раньше не догадались...
— Я и этого-то из-за засады поймал.
— Как?!
— Из-за куста.
— А ты не пробовал подползти незаметно? — постарался я развить его мысль.
— Надо попробовать, — подумав, кивнул Коваленко. Так мы стали соавторами нового способа ужения рыбы. Интересно, как отнесутся к нему специалисты.
Уже стемнело, когда я, прихватив свой блокнот, пошел на берег речки. Комаров здесь значительно меньше, но зато много мошки. Ее не сразу и увидишь, такая она маленькая, а кусает, как жалит. Сидеть у воды очень приятно. А то все лес да лес... У речки даже настроение отчего-то находит другое. Обязательно надо почаще менять обстановку.
Здесь, глядя на зеленоватую воду, я подумал: скучаю ли я без города? И сам толком не смог бы ответить на этот вопрос. Не знаю... Наверное, нет. Нам трудно сейчас, физически трудно, но мы отдыхаем душой. Смятение нас не терзает, мы уверены, что рано или поздно, но найдем выход из леса. Мы даже подготовлены морально к тому, что это может случиться не скоро. Зато здесь мы испытываем чудесное, уже позабытое чувство: мы часть всего, что вокруг.
В городе не бывает таких ощущений. Разве иногда только... У меня это случается весной, когда впервые после зимы открывается голубое, теплое, зовущее небо. Тогда я непременно испытываю огромное, с трудом подавляемое желание немедленно схватить дорожную сумку, побросать в нее все необходимые вещи и куда-то уехать. Неважно куда, но из города—обязательно. И очень часто я уезжаю.
Вот только в такие дни, когда весеннее солнце выкрашивает небо в ослепительно голубую краску, я вспоминаю, что я — часть нечто большего, нежели улицы моего любимого старого города.
... Все чаще и чаще говорим о всяких вкусных вещах, на которые набросимся, когда вернемся домой. Или хотя бы попадем в деревню, где есть магазин. Первым делом, как выберемся, куплю в сельском магазине плитку шоколада и тут же съем ее всю. Потом подумаем, что съесть еще. А если шоколада почему-то не будет, то высосу банку сгущенного молока с какао. Это, пожалуй, и лучше. А если такой сгущенки не будет, то...
Холодно стало у речки. Вода потемнела, приобрела желто-бурый оттенок. Что-то потянуло к костру... Вернувшись, спросил у Толи: — Как для тебя идут дни в тайге—быстро или медленно?
— Нормально.
— Что значит—нормально? Как и в Москве?
— Да.
— А для тебя? — спросил Алексея.
— Когда идем, время проходит быстро. А когда сидим на месте вот как вчера и сегодня, то медленно.
Это полностью совпадает с моими ощущениями. В переходах дни протекают гораздо скорее. В таком случае да здравствует каждый идущий! Пусть дни его проходят быстрее, зато он живет интереснее!
Леша в задумчивости разглядывает микроскопического пескарика, по неопытности попавшегося на Толин крючок Леша явно раздумывает, как сним поступить.
— Ну что, — спрашиваю, — будем его есть?
— А что же, — ответил повар, — долго ли...
Чтобы хоть что-то пожевать, съел немного рябины несколько ягод костяники. Утешил себя тем, что проглотил пусть и ничтожную, дозу микроэлементов.
Провели эксперимент с часами. Толя: восемь тридцать Леша: девять ноль-ноль. Я: девять ноль-ноль. Часы показывали восемь сорок пять. Все ошиблись ровно на пятнадцать минут. Удивительно, как точно мы научились без часов определять время.
Завтра обязательно, в любую погоду, уйдем из этого проклятого леса.
Утром проснулся чуть позже шести. Друзья крепко спали, и я не решился их разбудить. Эта ночь была самой холодной из всех, что мы здесь пережили. Просто студеная ночь... И ветер откуда-то взялся, леденящий, порывистый. И некуда деться нам от него...
Временами возникал мелкий дождь и шелестел по траве и по листьям. Хорошо бы смотреть в эту ночь из окна, сидя в теплом, уютном доме, и не думать о картошке, о хлебе, о куске мяса с красным вином. В доме в такую ночь тоже должно быть темно, и тогда темнота за окном обязательно покажется таинственной, зовущей и одновременно пугающей. Человек всегда боялся темноты, а ведь можно научиться ее понимать...