Затерявшиеся в тайге
Шрифт:
Обувь мы нарочно решили надеть самую разную. Толя был в кирзовых сапогах, Алексей — в кожаных туристских ботинках, а я — в кедах. Интересно, кому из нас будет удобнее... Пока же можно было предположить, что Толины сапоги не относятся к семейству сапог-скороходов, хотя и были сорок шестого размера. Но как средство от комаров и дождя вряд ли лучше что-нибудь сыщешь. Каждый из нас взял какой-нибудь нож — разве кто ходит в лес без ножа? Один маленький туристский топорик, корзинка, котелок, и у всех либо бутылка, либо фляга с водой. Ну и, конечно, у каждого были часы.
Алексей — единственный среди нас курильщик, и вполне естественно, что в его кармане оказалась неполная коробка спичек. Это входило в одно из условий эксперимента. Мне, кстати, представлялось любопытным понаблюдать и проанализировать мучения ближнего после того, как он сомнет и выбросит пустую сигаретную пачку.
Соли мы взяли ровно столько, сколько обычно берут с собой люди, чтобы посолить пару огурцов и картошку. И конечно, никаких запасов еды, консервов, никаких неприкосновенных запасов. Нам предстояло самим найти и добыть пропитание.
Как я уже говорил, у нас не было ни рации, ни сигнальных ракет — решительно ничего, что помогло бы дать знать о себе.
Для проведения эксперимента мы выбрали Красноярский край. Почему? Как раз в этих местах случилась история, о которой я рассказывал в самом начале. Здесь даже в сравнительной близости с городом сохранилась глухая тайга. И может быть, еще и потому, что именно здесь, к северу от Красноярска, в Енисейске, побывал когда-то Робинзон Крузо, возвращаясь из путешествия на свой необитаемый остров. Остров, кстати, к тому времени был уже заселен и стал добропорядочной английской колонией, хотя помимо англичан там жили еще и испанцы.
Робинзон возвращался через Китай, потом ехал по левому берегу Амура, а далее, миновав Удинск, прибыл в Енисейск. В повествовании Дефо я нашел такие строки: «Миновав Енисейск на реке Енисей, отделяющей, по словам московитов, Европу от Азии, я прошел обширную, плодородную, но слабо населенную область до реки Оби. Жители все язычники, за исключением ссыльных из России; сюда ссылают преступников из Московии, которым дарована жизнь, ибо бежать отсюда невозможно».
Сам Дефо ни в России, ни в тех местах, через какие провел своего Робинзона, никогда не бывал, однако Россия очень его привлекала, и он написал даже книгу под названием «Беспристрастная история жизни и деятельности Петра Алексеевича,
нынешнего царя московского». Можно только предполагать, откуда Дефо почерпнул сведения о Сибири, сообщаемые читателю: скорее всего от английских и шотландских купцов, посещавших Китай по сухопутью. Робинзон, кстати, в конце своего путешествия зазимовал в Тобольске, близко сошелся с князем Голицыным и отзывался о нем как о человеке в высшей степени мудром и образованном. Сам Робинзон, как известно, был моряком — простым человеком, да и отец его был всего-навсего разбогатевшим немецким торговцем, обосновавшимся в Англии, но нельзя забывать, что говорил-то его устами Дефо.
Почему после экспедиции на необитаемый остров меня вновь потянуло пройти по пути Робинзона? Трудно сказать... Сначала увлекали его судьба и приключения, а позже, иными глазами взглянув на него, увидел то, чего раньше не замечал, — житейскую, философскую мудрость. Нет, Александр Селкирк, прототип Робинзона, так и остался бы просто Селкирком, если бы историей его жизни не заинтересовался Дефо. Теперь уж никогда не узнать, что за человек был Александр Селкирк. Не исключено, впрочем, что многими из его черт Дефо наделил Робинзона. А может, и нет, возможно, это гений писателя создал незаурядную, могучую личность, сила и обаяние которой не иссякли и теперь, в наши дни.
Итак, мы избрали тайгу Красноярского края. Около четырех часов летели на самолете, а прибыв в Красноярск, отправились на речной вокзал, где долго стояли возле схемы водных путей. Нашли Енисейск, купили билеты, сели на «Ракету» и плыли еще почти четыре часа вниз по течению Енисея — что-то около двухсот километров.
Мы вышли на правом берегу реки и сразу же совершили переход на двадцать километров по тракту, где иногда попадались самосвалы, груженные лесом. Затем круто свернули в тайгу и какое-то время шли без троп и дорог. Но довольно долго нам не везло: заблудиться не удавалось никак. Голос дороги служил невольным ориентиром. Так что если бы мы вдруг передумали и захотели вернуться, много усилий не надо было бы прикладывать. А именно это и не входило в наши планы. Мы стремились как можно дальше углубиться в тайгу.
А потом неожиданно, сразу мы как бы переступили черту, за которой обреталось царство густой тишины. Было до странности тихо. Какая же это была замечательная, прекрасная тишина... Мы стояли, прислушиваясь, но улавливали теперь только свое дыхание: мы прошли много и довольно устали. А потом — первое пристанище, первая холодная, бессонная ночь... Сколько еще таких ночей нас ждет впереди...
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Вялость после бессонной ночи быстро прошла. Возможно, тому в немалой степени способствовал утренний воздух, светлый и свежий, насыщенный хвоей, травой и сосновой корой. Ночью запахи были совсем другие: сильно пахло землей, влажным мохом. Сырые, холодные запахи...
От ходьбы мы согрелись, хотя кеды мои моментально промокли — еще в самом начале пути. Ноги, однако, не мерзли, и я подумал, что эта опасность во время движения мне не грозит, а перед сном или во время привала я смогу хорошо их просушить. И даже не верилось в эти минуты, что не так давно мы лежали на жестком, холодном ложе, тщетно стараясь согреться и мечтая об одном: только бы поскорее кончилась ночь.
Мы поднимались по склону сопки, густо поросшему елями и осинами, чахлыми, стоящими так близко друг к другу, что временами нам приходилось через них продираться, цепляясь за голые корявые ветви. Почва под ногами пружинила, местами чавкала даже, как на поле после дождя. А другой склон, по которому мы стали спускаться, оказался сухим и положе. Лес словно бы вырос здесь, расступился, сделался светлее, просторнее. Осина, будто не набрав силы, чтобы перевалить через вершину, осталась за нашей спиной, уступив место сосне и березе. Здесь было хорошо. Взглянув на часы и отметив, что у нормальных людей как раз наступило время обеда, мы решили устроить на этом склоне привал. Толя опустил на землю корзину с грибами — незаметно набралось столько, что мы и за день не смогли бы все съесть. Молодые грибы, крепкие— подберезовики, подосиновики, моховички. Как бы чудесно их можно было поджарить в сметане с пуком, ну и, конечно, хорошенечко посолив... А так, представив грибы плавающими в котелке в бурой жидкости и сделав все, чтобы пробудить аппетит, мы убедились, что есть вовсе не хочется. Вернее, хочется, но только не эти грибы.
Алексей, однако, не мешкая принялся чистить грибы. Толя пошел собирать дрова для костра, а я, прихватив пустую бутылку, решил спуститься пониже и посмотреть, нет ли в лощине родника или ручья.
Воду я сразу увидел, едва спустился в распадок. Не знаю, что это было — родничок, скопивший свое сокровище, или тихая заводь ручья, но под завалом из старых сосен со стволами, покрытыми серо-зеленым мохом, тускло блеснула поверхность воды. Одинокий лист неподвижно лежал на ее черном зеркале. Значит, вода не проточная...